Моя плоть сладка (сборник)

Свет заинтересовал Коннорса. Потом ему показалось, что он понял, в чем дело. Проблема, стоящая перед ним, должна была решиться сегодня или никогда. Шериф Томсон, не получив телеграммы, не выполнил приказ, и в прокуратуре Нью-Йорка могли забеспокоиться. Могли даже выслать специального агента в Блу-Монд.

Коннорс отъехал от коттеджа на добрую четверть мили, оставил машину на обочине дороги и под дождем вернулся к дому. Не было никакой необходимости идти осторожно, шум дождя покрывал все звуки.

Подойдя к коттеджу,, он остановился в тени террасы, чтобы немного освоиться и стряхнуть со шляпы воду, Прежде чем попытаться войти в дом. Дверь была заперта на ключ, которого не оказалось Под ковриком.

«Еще одна приманка,— подумал он.— Нужно создать препятствие мухе, которая стремится в помещение паука. Муха не должна надеяться, что для нее будет открыта дверь в дом человека, замешанного в тройном убийстве».

Коннорс обошел вокруг дома и нашел кухонное окно, не закрытое ставнем. Он открыл окно, влез на подоконник и постоял на нем немного, пока глаза его не привыкли к темноте более плотной, чем снаружи.

В кухне стоял запах нежилого помещения. Под окном находился стол. Коннорс сел на него и снял свои мокрые ботинки, прежде чем ступить на пол. Вполне возможно, что он ошибся и Дональд Хайс ожидает его в комнате е лампой.

Внутри шум дождя раздавался Даже сильнее, чем на улице. Он сердито стучал по крыше, по ставням, бил в стекла.-

Коннорс пытался зажечь спичку, но его рука была мокрой, а коробка отсырела. Он бросил спички и вытащил револьвер, лежащий в его кармане. Неважно, что он был мокрым.

Кухня выходила в маленькую столовую, а столовая — в небольшую гостиную. Желтый свет лампы давал достаточно света, чтобы Коннорс мог различить убранство гостиной. Мебель оказалась хорошей, со вкусом подобранной. Кресла выглядели вполне комфортабельными, там лежали журналы, а плюшевый потрепанный медвежонок, вероятно, принадлежавший Элеане, сидел в маленьком кресле рядом с куклой. Горло Коннорса сжалось: Селеста Сохранила эту комнату такой, какой она была двадцать лет назад.

Эд дошел до лестницы и прислушался. Со второго этажа не доносилось никаких звуков за исключением шума дождя, барабанящего по крыше. Он шагнул на первую бтупеньку. Лестница была крепко сколочена и не скрипела. Может быть, было бы лучше, если бы плотник оказался менее добросовестным работником.

Он поднялся по ступеням и достиг лестничной площадки, которая, расширяясь, переходила во что-то, напоминающее маленькую прихожую. Оттуда вели две двери. Они были открыты. В комнатке, выходящей на заднюю сторону дома, стояли маленькая кровать и кресло, похожее на то, что он видел в гостиной.

В другой комнате на столе, как раз позади двери, стояла лампа. Там находились двуспальная кровать, придвинутая к стене, и перед окном ночной столик с подсвечником и Библией. Кровать была застелена, но покрывало еще носило следы лежавшего тела и было разорвано у изголовья.

Коннорс рассмотрел окурки, лежащие в пепельнице. Половина их была испачкана губной помадой. Сквозь открытые занавески гардеробной Коннорс увидел много мужской одежды. Дональд Хайс не имел времени уложить свой чемодан, как и Тамара,

Эд сел на кровать и взял Библию, старую и потрепанную. Она сама раскрылась на главе четвертой со стихами восемь, девять и десять. Страница оказалась чуть испачканной: как видно, читающий часто водил пальцем по строчкам. Коннорс положил револьвер на кровать и стал читать.

«8. И задал Авель вопрос брату своему Каину, но Каин не стал отвечать, а бросился на него и убил его.

9. Сказали родители Каину: — Где брат твой, Авель? Тот ответил: — Разве я сторож брату моему?

10. И сказал Бог: — Что ты сделал? Кровь брата твоего взывает ко мне с земли!»

Коннорс положил Библию и взял револьвер. Потом, слишком взволнованный, чтобы сидеть, он стал расхаживать по маленькой комнате, время от времени бросая взгляд в прихожую, чтобы убедиться, что никто не поднимается по лестнице.

В ящике туалетного стола, стоящего в углу, он обнаружил связку писем. Они были перевязаны красной лентой, и это напоминало ему те черновики, что хранила Элеана. «Скажем, это на память. Я перевяжу их красной лентой».

Коннорс снова сел на кровать и развязал ленту. Первое письмо было от Дональда, которое тот написал вскоре после свадьбы. Почерк — твердый, мужской — походил на тот, которым было написано письмо, показанное ему Джоном Хайсом в банке.

Коннорс отложил его и принялся за другое. Оно было написано на следующий день после рождения Элеаны. В нем Дональд Хайс говорил о своей любви к жене и радости по случаю рождения дочери. И на первом, и на втором письмах остались следы слез.

Коннорс положил второе письмо и хотел уже взяться за третье, но тут ему показалось, что какая-то дверь внизу открылась и тут же закрылась. Схватив свой револьвер, он вышел на лестничную площадку и спустился по лестнице.

У него возникло ощущение, что струя свежего воздуха смягчила затхлую атмосферу гостиной. Но входная дверь все так же была заперта на ключ. В гостиной никого не оказалось. Весь в холодном поту, Коннорс обследовал столовую и кухню, но и здесь никого не обнаружил. Видимо, шум, который ему послышался, явился результатом его расшалившихся нервов. Совершенно измученный, словно после тяжкого труда, Коннорс снова поднялся по лестнице и вернулся в комнату.

Два следующих письма не заинтересовали его — в них он не нашел ничего, чего бы уже не знал. В одиннадцатом, предпоследнем письме Дон усиленно молил Селесту о прощении за то, что ударил ее. Это письмо Дон написал из отеля в Оклахома-Сити, но, поскольку на конверте не было ни почтового штампа, ни погашенной марки, Коннорс предположил, что Дональд Хайс подсунул его под дверь комнаты жены или подложил на столик в комнатушке цирка, где Селеста переодевалась. Как и другие письма, оно также было залито слезами.

Коннорс положил его на уже прочитанные письма и принялся за последнее. На бумаге стояла марка отеля в Балтиморе, а на конверте — почтовый штамп от 16 февраля 1931 года. Письмо начиналось в радостном тоне:

«Моя дорогая!

Похоже, дело в шляпе. Я сегодня завтракал с Мак Гивни в „Голливуд Браун Дерби" и мне показалось, что он вполне удовольствуется теми гарантиями, которые мы можем предложить и...»

Письмо продолжалось в деловом тоне — об интересах его и Джона относительно срока платежей. Потом Дональд Хайс переходил к общим впечатлениям. Он впервые оказался в Калифорнии, некоторые вещи его ошеломили, и он детально описывал их Селесте. Он рассказал об одном визите на киностудию, о рыбной ловле в Каталине, о вечере, который он провел на китайской вилле, и об Оливер-стрит. Он ездил в Голливуд-Бойл и нанял машину, чтобы отправиться в Таузанд повидать лучших друзей по цирку. Эта последняя встреча оставила у него наиболее сильное впечатление. Он с энтузиазмом говорил о маленьких городках и о кинозвездах, которые начинали покупать ранчо и земли в Черман-Уэк, Энсиноте и Тарциане. Но особенное восхищение Дональда вызвала калифорнийская флора: