Моя профессия ураган

Боже, как яростно пытался он укусить мою руку, когда очнулся! Он шипел, плевался, мне даже почудилось нечто похожее на ругательство. Впрочем, я видела дрессированных коней, которые выговаривали добрый десяток матерных слов… Так всему и всегда можно научиться, даже если ты конь.

Но я не била его, а только гладила его, вкладывая в каждое поглаживание всю нежность сердца. Сначала он только клацал зубами и жалобно мычал. Но я гладила и гладила его, чесала за ушами, обнимала его голову, прижимая к сердцу, тихо пела ему, смотрела ему в глаза, что-то говорила или ласково выговаривала ему.

Не знаю, сколько это длилось, когда он, жалобно визгнул, и в первый раз спокойно обнюхал мою руку. И поднял на меня свои большие и совсем сейчас не злые глаза. Потом вдруг обнюхал меня еще и еще, начиная волноваться, будто что-то узнавая, и вдруг призывно заржал ко мне. Я отетерела, когда он потерся мордой о мою руку. И снова призывно заржал, призывно-призывно, будто хотел что-то сказать.

— Что ты хочешь мне сказать, дурашка? — печально спросила я, почесав его за ушами. — Если я сама не знаю, кто я?

Но теперь он наоборот жадно тянулся к моим ласкам, и даже требовал их.

— Ну вот, так всегда, — пожурила я его. — Сначала кусаим, а потом подлазим под руку, да?

Механически сунув руку в карман, я нащупала в ней кусок хлеба, совершенно бездумно сворованный, когда я выходила из комнаты. Укусив сама, я, пожалев, что мало, дала остальное ему. Он охотно съел и даже крошки слизал с руки.

И преданно посмотрел на меня, потом на мои руки.

Я нагло положила руку ему прямо в зубы. Но он только игриво куснул ее.

И совершенно нагло ткнулся носом в мои карманы — я уже основательно отпустила его.

Я сама их проверила. Может, еще что-то по привычке своровала? Есть очень хочется! Или Радом чего положил?

К сожалению, в верхних ничего не было — только несколько метательных ножей, которые я, рассмотрев и дав понюхать коню, вогнала в их пазы обратно. Потом были два ключа странной формы, которые я осмотрела, а этот негодяй потребовал обнюхать. Ничего приятного.

Чего только человек не носит в карманах. Крошечная аптечка с специальными мазями тэйвонту, за секрет которых заплатили бы миллионы, для заживления ран, и немного противоядий… Нитка с иголкой для зашития ран…

Кошелек с деньгами… (чем он расплатится? — огорченно подумала я, представив его на корабле, где он столько наобещал), детский портретик крошечной большеглазой девчонки с перебитым носиком — я внимательно осмотрела ее. Может это мой портрет он носит? Но нет… Нос у меня целый. И слишком она маленькая.

Слово Эльф и какой-то год… Я бережно спрятала ее в карман.

Потом пошарила еще.

И в верхнем наружном кармане неожиданно обнаружила два небольших пакетика конфет — клюква в шоколаде и сахаре и пастилки. Мои любимые в детстве.

Я даже захлопала в ладоши от восторга, подпрыгнув.

— Радом! — радостно сказала я. Я сразу поняла, кому они предназначались. От того, что он занятый, все же нашел время и купил в селе, где садился на корабль, конфеты для меня, у меня стало тепло на душе.

О, этот негодник тоже сразу понял, для кого эти конфеты не предназначались, потому что не замедлил попытаться цапнуть у меня их из руки. Но не тут-то было!

— Не балуй! — сказала я. — Не тебе купили!

Он ответил обиженным ржанием.

Я развернула пастилку. Он потянулся за ней. Я не дала. Он опять потянулся. Я опять убрала ее из-под самого носа. Опять-опять…

Мы начали играть. Наконец я откусила половинку, а половинку отдала ему. Потом сразу откусила вторую. А половинку не дала. Стала подразнивать. Потом дала.

Потом опять. Мы оба фыркали…

Потом пастилки были торжественно съедены, и я раскрыла пакет с клюквой.

— Ты не будешь это есть, — сказала я.

Как бы не так. Он только презрительно фыркнул. А когда я все-таки дала ему, тщательно вылизал мою ладонь. Они ему очень понравились!

— Коням нельзя! — кричала я.

Слово "нельзя" не понимаем! — так и говорила его лукавая морда.

Постепенно мы так расшалились, что и съев конфеты, стали бороться. Он игриво кусал меня слегка где попало, пытался повалить, прижать к верхней частью туловища к земле, лизнуть в замурзанное сладким, когда я ела клюкву с рук, лицо. Я смеялась и визжала как ребенок, пытаясь опрокинуть его самого. Я самозабвенно снова пыталась повалить или передавить, а то даже пересилить его, упершись носами, а он — меня, а я со смехом вставала. Иногда он начинал просто щипать меня под мышками или за пятки, а я просто умирала от смеха и сдавленного визга. Я все забыла.

Но, надо сказать, что как бы мы не играли, шнур оставался все так же протянут под корень. Так что полностью приподняться и причинить серьезный вред он мне бы не смог. Дружба дружбой, но я могла вполне предполагать, что он может даже специально играть со мной, чтоб вырваться, просто применив к человеку такую ответную ласковую тактику. А потом бац, и прикончил. В это, конечно, я не верила, но, наигравшись и съев всю еду, он вполне мог удрать к своим.

Наконец, раскрасневшаяся, совершенно запыхавшаяся от возни, я встала и начала поправлять растрепанные волосы и одежду.

— Не, и не проси, — сказала я. — Я уже не могу играть. Пора и драпать отсюда, пока дураки меня на реке ищут.

Тут я в первый раз подняла глаза вокруг и обомлела. Все тэйвонту сидели вокруг меня ровным кружочком, и, чуть приоткрыв рты, внимательно смотрели на происходящее.

Глава 21

Так мне, дуре, и надо — надо же, как попалась!

Я взвилась как ужаленная с криком "Хэйоооо!" и одновременным хлопком в ладоши.

Всего-то мне и надо было, что выпустить из рук веревку…

Ну не любила лошадка людей за что-то!

Ей даже не понадобилось времени, чтоб перестраиваться, она прямо с земли начала свои штуки.

Ох, и попало же двоим тэйвонту, которые действительно долго перестраивались! А я уже взвилась на коня и шибанула его пятками под бедра — мол, беги — крича во все горло:

— Убегайте быстрей! Он бешенный! Я его задержу!

Знала, знала я, как лучше распалить коня.

Видимо, тэйвонту когда-то его сильно достали, потому что он не сразу рванул прочь, как я его дергала, а только когда достал еще минимум четверых копытами.