Моя Шамбала

Я потряс карман, глухо звякнув медяками.

– За меня поставишь, - решил Пахом.

На пустыре, за частными домами, находилась бетони-рованная площадка, засыпанная землей и заваленная по-кореженным железом. Мы расчистили эту площадку, осво-бодив от земли и хлама. Получилось ровное сухое место. Здесь можно было играть после дождя и ранней весной, ко-гда в других местах еще грязь и слякоть. Говорят, что до войны на пустыре стояли ремонтные мастерские, а когда немцы подходили к городу, рабочие поснимали станки и другое оборудование; что закопали, а что увезли.

Мы поднялись на площадку. Вокруг разбитого кона ползали на коленках и сопели пацаны. Нас заметили толь-ко, когда стали ставить новый кон. Я поставил за себя и за Пахома. Метая за черту биту, тяжелый царский пятак, ра-зыграли очередь. Я оказался четвертым. Пахом вторым. Через несколько конов я проиграл все свои деньги. Не по-мог и Пахом, вернувший мне долг. Пахому везло, он три раза сбил кон, а переворачивал монеты, как семечки щел-кал. Игра закончилась, и Пахом считал свой капитал: гну-тые медяки, гривенники и пятиалтынные.

– Вовец, покажи фокус, - попросил Алик Мухомеджан.

– Не получится, настроения нет, - отмахнулся я.

– Да ладно, чего ты, Вовец, покажи, все просят, - тут же влез Витька Мотя.

Я неохотно опустился на колени.

– Клади монету на плиту, - попросил я Мотю. Тот вы-нул из кармана штанов гривенник и положил передо мной.

Пацаны сгрудились вокруг. Я потер руки. Убедился, что они сухие, и стал как бы накатывать ладони на монету, то опуская их, то поднимая. Создав необходимое поле и ощутив связь между руками и монетой, я стал двигать ла-дони от себя, словно прокладывая монете дорогу. Гривен-ник шевельнулся и пополз сначала медленно, потом быст-рее туда, куда я вел его ладонями. Потом я остановил моне-ту и стал медленно ее поднимать. Гривенник послушно поднялся за ладонями сантиметра на два и упал.

– Все, - сказал я, - дальше не получается.

– А без рук?
– попросил Изя Каплунский.

– Нет, все, устал, - наотрез отказался я.

– Кончай, Вовец, своих пацанов не уважаешь, - обидел-ся Пахом.

– Ладно, ставь кон.
– Я знал, что от Пахома все равно не отвяжешься.

Пахом выгреб мелочь из кармана и стал городить кон, ставя одну монету на другую. Внизу пятаки, выше пятнаш-ки, потом гривенники. Я снова опустился на коленки.

– Вовец, это близко, так каждый дурак сможет, - оста-новил меня Пахом.

– Я чуть отодвинулся и стал смотреть на столбик из монет, концентрируя на нем всю свою энергию. Столбик зашатался, как от подувшего на него ветерка. Я всем телом подался вперед, облекая желание в физическую форму. Столбик рухнул, и монеты рассыпались, укатываясь от мес-та, где стояли.

– Молодец, Вовец, - похвалил меня Пахом.
– Знай на-ших. А у меня ничего не получается, как ни стараюсь.

– И не получится, - усмехнулся Самуил Ваткин.
– У Вовки от природы другая энергия в организме заложена, поэтому она и лечить может. Это как электричество.

– Эта энергия у всех есть, только она не проявилась, как у меня. И если тренироваться, можно достичь тех же результатов, - поспешил заверить я.

– Ерунда, - зевнул Самуил, не желая спорить о том, что ему было ясно.

– А где Монгол?
– спохватился вдруг Пахом.

– А ему Коза огород копает. А он следит, чтобы Коза лучше копал,- вспомнил Витька Мотя.

– А зачем это Коза Монголу огород копает?
– удивился Самуил.

– Дак Коза Монголу два миллиона проиграл.

– Как это два миллиона?
– у Витьки Моти вытянулось лицо.

– А так! Сначала играли в пристеночки по две копейки. Монгол выиграл 18 копеек. Стали играть по пять копеек. Монгол выиграл рубль. Больше у Козы не было. Стали иг-рать в долг. Сначала по рублю, потом по десять, потом по сто. Надоело в пристеночки, стали играть в погонялочки. Ну, в погонялочки Монгол кого хочешь обставит!

Когда Коза задолжал миллион, сыграли на миллион. После двух миллионов Монгол играть больше не стал. А долг обещал простить, если Коза ему вскопает огород.

– Пошли смотреть, - предложил Пахом. На Мишкином огороде трудился Ванька Козлов. Мы остановились в сто-ронке и стали смотреть, как Иван ковыряет лопатой землю. По его лицу струился пот, и он едва успевал вытирать его рукавом. Мишка Монгол стоял рядом с руками в карманах и погонял Ваньку.

Увидев зрителей, Монгол почувствовал вдохновение и, подмигивая нам, стал разыгрывать комедию.

– Да, Коза, это тебе не в пристеночки играть. Давай, давай, не останавливайся. Как играть, так с удовольствием, а как копать, так лень.

Иван молча сопел и с трудом, прогибаясь назад, вы-таскивал лопату с землей, затем всем телом обрушивался на эту лопату, чтобы разбить вынутый ком земли.

– А щас ты получишь шелобан, - весело сказал Мишка.
– Чтоб не копал как зря, а на всю лопату.

И Монгол отвесил Ваньке шелобан с оттяжкой. У Ива-на выступили слезы на глазах. Видно было, что он устал и еле держит лопату.

– Монгол, дай я покопаю за Ваньку, - предложил Па-хом.

– Не надо, - сказал Монгол.
– Договор дороже денег. Он мне два миллиона проиграл, пусть копает.

– А тебе не все равно, кто будет копать? Пусть Ванька отдохнет, а я покопаю.

Мы молча смотрели на Монгола.

– Ладно, - подумав, согласился Монгол.
– Копай, жал-ко, что-ли.

После Пахома копал Витька Мотя, потом я, потом Са-муил Ваткин, потом Аликпер Мухомеджан, потом Изя Кап-лунский. Устав, решили сходить на речку, а после обеда раздобыть лопаты и докопать Мишкин огород.

На улице Революции, у рабочих бараков, малышня иг-рала в ножички. Монгол вдруг остановился и приподнял за шиворот второклашку Славку Песенкова.

– Ты чего, пусти, - Славка стал извиваться, стараясь ос-вободиться от Монгола.

– Да я тебя не трогаю, дурачок. Мишка отпустил Славку.

– Правда, что тебя берут в Москву в детский хор?

– Ага, - подтвердил Славка и шмыгнул носом. В носу звонко хлюпнуло.

– А как же мамка отпускает?
– поинтересовался Монгол.

– А к нам целую неделю каждый день Игорь Яковлевич приходил.

– Это кто такой Игорь Яковлевич?

– Дирижер. Я в Москве буду на казенных харчах жить в интернате. Мамка хоть и плачет, а ей с нами двумя трудно. Я буду на каникулы приезжать.

– Песенка, спой, - ласково попросил Монгол.

Славка упрашивать себя не заставил. Он будто ждал, когда его попросят спеть, отошел чуть в сторону, откашлял-ся и запел чистым серебряным дискантом, от которого му-рашки пошли по коже:

Суль маре лючика, Лястро гарденто,

Плячиде лендо, Простер альвендо.