Моя Шамбала

– Миш, а, правда, что Васька Граф сам с Курской?
– спросил Сеня Письман.

– Правда.

– А я слышал, что он из монастырских, - возразил Па-хом.

– Нет, из курских, точно знаю. Да ты спроси у Козы, он тебе скажет.

– Коза сам не знает. Это курские форс давят, будто Граф их. Бахвалятся.

– Тетя Фира говорит, что вчера на барахолке мужику продали отрез бостона, дома развернул, а там уже рукав от фуфайки, - сказал Семен.
– Надо же так сделать. Ведь му-жик своими глазами отрез смотрел.

– "Кукла". Жулики могут все что угодно завернуть, ко-мар носа не подточит. Могут показать настоящий отрез, а подсунуть "куклу". Ловкость рук, - объяснил Монгол.

– Это Граф, - решил Володька Мотя.

– Ой, уморил. Будет Граф руки марать такой мелочью. Он по барахолкам не ходит. Это Санька Хипиш. Тот такие штучки вытворяет. А Граф ворует по крупному.

– А, говорят, они работают в паре, - Витька Мотя пере-менил позу и сел поудобнее.
– Я слышал про них такую ис-торию. Сели в поезд, в купе. Ну, Граф в шляпе, при галсту-ке. Сидит, ведет разговор с пассажирами, о том, о сем, зна-комится. Появляется Хипиш. Садится. При удобном случае вытаскивает у Графа, так чтобы заметили соседи по купе, часы и смывается. Тут сразу поднимается шухер. Мол, у вас часы украли. Граф говорит: "Не может быть. Мои часы при мне". "Нет, часов у вас нет". Короче, Граф вызывает всех на спор. Те знают, что часов точно нет, и готовы спорить на все, что у них есть. Граф показывает часы, получает деньги и - прощай Маруся.

– Ловко!
– отметил Армен Григорян. Мы засмеялись.

– Санька на базаре быть не мог, - неожиданно заявил Самуил Ваткин.

– Почему это?
– приподнялся на локтях Монгол.

– Да потому что он в тюрьме.

– А ты откуда знаешь?

– Помнишь, в прошлом году в мебельном магазине за-брали цыган. Хотели магазин ограбить, да не успели?

– Ну?
– подтвердил Алик Мухомеджан.

– Так вот, Граф там был главарем, а Хипиш ему помо-гал.

– А цыгане?

– А цыгане для отвода глаз.

– Знаешь, так расскажи, - потребовал Мотя старший.

– Давай, рассказывай, - поддержали мы Мотю.

– Значит так, - деловито начал Самуил.
– Граф с цыга-нами за 15 минут до закрытия магазина на перерыв поку-пают шкаф. Долго выбирают, открывают, закрывают, а под шумок Санька прячется в шкафу. Граф платит деньги и до-говаривается увезти шкаф после перерыва. Когда магазин закрывают, из шкафа вылезает Санька Хипиш, забирает в кассе деньги и снова прячется в шкаф. После перерыва должны прийти цыгане и забрать шкаф с Санькой, но кас-сирша в самую последнюю минуту обнаружила пропажу денег, и магазин не открылся. Санька слышал топот, шум, ждал, когда все стихнет, уснул и вывалился из шкафа.

– Все это брехня, - после короткого молчания заявил Мотя старший.
– Выдумки, никакого Графа нет.

– А кто же есть?
– в вопросе Пахома сквозила ирония.

– А никого. Жулики, ворюги есть. Развелось их теперь - только за карман держись. Вчера у прокурорши сумочку в трамвае срезали. Мать говорит, пятьсот рублей было.

– А у нас вчера ночью под окном кто-то ходил-ходил, потом по стеклу стал скрестись, - шепотом стал рассказы-вать Семен Письман, - потом как кошкой замяукает, и как кто-то побежит.

– Ты-то чего боишься?
– засмеялся Монгол.
– У вас во-ровать нечего. Вот у прокурора!

– У прокурора телефон, - напомнил Пахом.
– Когда у прокурорши срезали сумочку, прокурор звонил самому Ле-ве Дубровкину.

– Дубровкина бандюги боятся как огня, - подтвердил Мотя старший. Он порядок наведет. Когда нашли убитого милиционера, помните? Милиция еще облаву на барахолке устроила? Так Дубровкин сразу убийц поймал.

– Жорик Шалыгин говорит, что Лева Дубровкин все воровские дела знает, потому что сам беспризорничал и даже в воровской шайке был.

Надолго замолчали. Лягушки сначала робко, словно пробуя голос, потом вдруг уверенно и нагло разрушили ве-чернюю тишину, запели дружно, и трели их заглушили все остальные звуки. Кузнечик, стрекотавший где-то рядом, испуганно умолк, уступив место пробудившейся силе.

– Играть что ли не будем?
– подал голос Мотя млад-ший.

– Да уж темнеет, - лениво сказал Каплунский.

– Мне домой пора, мать небось ищет, - нехотя поднял-ся Пахом.

– Мне тоже,- отозвался Самуил.

– Пошли, правда. Есть охота, - согласился Монгол.

Дома я застал заплаканную мать. Она утешала бабуш-ку, которая в голос причитала. Отец нервно ходил по залу.

– Вовка, ешь сам! Там я тебе на столе все оставила, - сказала мать.

Я сел за стол. Из слов матери и по причитанию бабуш-ки я понял, что Леху снова взяли. Приехал "Черный во-рон", и два милиционера увезли моего горемычного не-удельного дядьку.

Глава 8

Прокурорские дочки. В лес за порохом. Землянка. Гильза с предсмертной запиской. Костер. Наказание. Сон.

Сквозь сон я услышал голоса матери и тети Нины. Го-лоса плавали по комнате и сплошным гулом лезли в уши. Потом я стал различать слова. Я проснулся, но лежал с за-крытыми глазами, цепляясь еще за ниточку уходящего сна.

– Даром что красивая, а будет так перебирать и в дев-ках останется, - слышал я голос матери.
– Другая и некраси-вая, а, глядишь, замуж выскочила и жить еще как будет.

– Это уж точно, - поддакивала тетя Нина.
– Недаром го-ворится, "Не родись красивой, а родись счастливой".

– Чем Витька не жених? Воевал, собой видный, серьез-ный. И семья хорошая. Дядя Петя - шишка по сельскому хозяйству. Тетя Клава сроду за ним не работала.

В голосе матери слышалась обида за Витьку. Тетя Ни-на чуть помолчала и с матерью не согласилась:

– Да нет, Шур, простоват все же Витька для нее.
– Дере-венские они, а Ленку вон как воспитали, как одевают. Сей-час-то приехала к родителям из Ленинграда. В институт по-ступила.

– Ну, не знаю, Витька на руках бы ее носил. Уж очень они гордые.

– Насильно мил не будешь.

– Старые говорят: стерпится - слюбится. А сейчас же-нихи, где они? Другая рада бы хоть за какого ни на есть ин-валида, лишь бы мужик был.

– А по мне, чем какой-нибудь, лучше вообще никакой, - зло ответила тетя Нина. Недовольные друг другом жен-щины замолчали.

– Все же Витьку жалко, извелся весь, - примирительно сказала мать.

– Ничего, от этого еще никто не умирал. Сук по себе рубить надо. И Витька твой найдет бабу попроще и думать про Ленку забудет.