Моя шоколадная беби

– Пойду, познакомлюсь с удобствами.

Трава в огороде, несмотря на июнь, возвышалась в рост, и Катерина с трудом отыскала деревянную уборную. Крючка на трухлявой двери не оказалось, пришлось придерживать её рукой.

Рай для миллионера!

Она выбралась наружу, обжигая ноги крапивой, и огляделась. Где находится красавец-дом Роберта Ивановича относительно избушки-развалюшки Сытова, Катерина понятия не имела. Когда они на внушительном «Рейнджере» проезжали по пыльным деревенским улицам, Катя её так и не увидела. Да может, и деревня не та? Не очень-то она хорошо помнит название той деревушки, где померла бабка у Сытова. Так… что-то похожее.

Метрах в десяти от себя Катерина увидела вдруг огромный красный мак. Она удивилась его неестественным размерам, и только когда мак зашевелился, поняла, что это безумной расцветки ткань, которая обтягивает умопомрачительных размеров зад. Какая-то баба, в традиционной позе огородника что-то быстро рвала и резво метала себе в подол.

– На чужом огороде и крапива слаще? – громко крикнула Катерина.

Баба вздрогнула, как вулкан перед извержением, и обернулась. Звук, который она издала, вспугнул всех окрестных птиц. Из подола, выпавшего из рук, градом посыпались красные ягоды.

Катерине стало обидно до слёз. Конечно, она понимала, что увидеть в запущенном соседском огороде на фоне полуразвалившегося сортира, негритянку в трусах и лифчике – большое потрясение. Но всё же она не чёрт с рогами, чтобы при виде неё так орать! Не выдержав, она показала бабе язык. Баба внезапно заглохла, захлопнув рот.

– Я вас узнала, – вдруг сказала она.

– Да ну? – удивилась Катерина.

– Вы Селена Конго. – Баба вытерла красные, натруженные руки о цветастый подол.

– Ну…

– Вас Роберт Иванович привёз, – баба страдала такой быстрой речью, что Катерина не только не могла слово вставить, но и с трудом успевала понять, что она говорит. – Я знала, знала, что наш Роберт себе необыкновенную женщину найдёт, знаменитую женщину, замечательную, нестандартную женщину…

– Но…

– … а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, всем трендит, что не женится он никогда, будет по Ирине своей сохнуть, а Роберт-то, Роберт-то, знаменитость такую привёз, ой, да вся деревня на ушах ходить будет, ой, да в жизни-то вы какая красотка, оказывается ящик-то старит, толстит, и добавляет стервозности, так бабам и передам, а Нюрка-то, Нюрка-чумичка, и не поверит, что, Селеночка, вы в огороде…

– Послушайте...

– …стоите тут в одних трусиках, а я-то дура, заорала как оглашенная, тут клубника ранняя дикарём растёт, всё равно её никто не рвёт, так чего добру пропадать, а крапива, Селеночка, тут и правда, сладкая…

– Катя, – ради спортивного интереса попробовала Катерина вставить слово.

– …а ящик-то не только старит, толстит, но и имена меняет, я знаю, автограф называется…

– Псевдоним.

– …ой, да, точно, а бабы-то, бабы не поверят, что вы тут в огороде, в трусиках, ой, а как же вы подъехали, что я и не заметила, ведь я за домом-то столько лет приглядываю…

Катерина вдруг поняла, что выход из этого кошмара один – удрать. Она развернулась и, подгоняемая свирепой крапивой со спринтерской скоростью помчалась к дому.

– Ой, никто и не поверит… – неслось ей радостно вслед.

Полдня они провели на речке. Роберт Иванович не обманул: был там и берёзовый лес, и воздух, который хотелось жевать, и солнце жарило не хуже египетского. Природа старалась вовсю. И Роберт Иванович старался вовсю. Катерине было не скучно. И некогда было думать о том, та ли это деревня.

Вроде не та.

Вечером они накрыли на стол. Соорудили салатики из привезённых овощей, нарезали колбасы, сыра, разлили по бокалам вино и уселись друг против друга. На Роберте был простой трикотажный джемпер и джинсы, на Катерине длинный сарафан с открытыми плечами. Если бы не свечи в старых простых подсвечниках, идиллия смахивала бы на семейную.

– Ты не жалеешь, что решила поехать со мной? – Он накрыл её руку своей. Рука была тёплой и мягкой. Чересчур тёплой, и чересчур мягкой.

– Нет, – Катерина освободила руку лишь для того, чтобы самой положить её сверху. – Мне хорошо! Спокойно, весело, и очень… свободно.

Он улыбнулся.

– Я счастлив. На все шестьсот ватт.

– И я.

Она была искренна. Ей так казалось, что, в принципе, она счастлива.

– Я хорошо отдохнула сегодня.

– И загорела, – засмеялся он.

– И загорела, – захохотала она.

– У меня есть серьёзный разговор к тебе. – Роберт налил вина почему-то только себе и залпом выпил его. Сердце у Катерины противно защемило, меньше всего она была готова к серьёзным разговорам.

– Вот, – Роберт Иванович протянул ей на ладони маленькую бархатную коробочку и клешни, прихватившие сердце, разжались.

– Что там? – спросила Катерина, точно зная, что там. Но она решила придерживаться принятого в таких случаях сценария, и поэтому опять повторила удивлённо:

– Что это?!

Он свободной рукой открыл коробочку, на тёмном бархате лежало кольцо с камнем такой величины, что Катерина решила, что это не бриллиант. В гранях его билось пламя миллиона свечей, и сердце сжалось опять, только на этот раз нежно и благодарно.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это значит. – Голос его дрожал.

– Что?..

Нужно придерживаться сценария, нужно хоть раз в жизни сыграть в эту игру, нужно, чтобы он сказал вслух то, что должен сказать…

– Я предлагаю тебе руку и сердце. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?.. Вернее, вам это подходит, Катерина Ивановна?

«А почему бы и нет?» – уколола шальная мысль.

Он добрый, порядочный, щедрый, не такой уж и старый, а главное – его вряд ли потянет испытать ещё раз чувство отцовства.

А почему бы и нет?!!

Если колечко окажется впору, она скажет «да».

Кольцо обхватило безымянный палец так, будто они были созданы друг для друга – длинный, тёмный Катеринин палец и этот прозрачный камень, закованный в тёмное золото. Только сейчас Катерина рассмотрела, что золотая оправа – это фигурка ящерицы, а камень – всё-таки чистой воды бриллиант! – ящерица зажала в пасти.

– Да! Мне это подходит, Роберт Иванович! Я стану вашей женой, если вас не смущает цвет моей кожи, мой буйный нрав и моё тёмное прошлое.