Моя сумасшедшая

Так что не стоило врываться в комнату жены, раздувать ноздри, чтобы уловить тускнеющий след ее духов, скрежетать зубами, срывая покрывало с ее постели и распахивая шкаф, швырять в кухне табурет о стену и жадно глотать воду из кувшина, обливая грудь… Всего-то и требовалось: наклониться над кухонным столом и взять в руки клочок бумаги, на котором стояло всего две строчки знакомым почерком: «Я ушла от тебя. Не ищи, не причиняй мне боли, пожалей. Не так уж я тебе и нужна. Благодарю за все доброе, что ты сделал для моей семьи. Юлия».

5

На следующий день хоронили Булавина. Почему-то рано утром. День был будний, народу собралось немного. Чернели траурными пиджаками, как воронье, сотрудники аппарата наркомата, обязанные присутствовать. Особняком держались участники злополучной волчьей облавы. Кроме них — сестра покойного и горстка друзей.

Сразу после похорон Юлия поехала к Майе Светличной.

Никто не пытался ее задержать, никто не преследовал, ни один из окружения мужа даже не взглянул в ее сторону, когда она, опоздав к официальной церемонии прощания, присоединилась к брату и сестре Светличным. Издали заметила Балия и сразу же сказала себе: ничего не бойся, здесь он не посмеет. Если вчера не нагрянул к родителям и не увез силой, значит, перегорел… или выжидает, на что-то надеется.

Среди провожавших не было Олеси. Отсутствовали Ярослав Сабрук и семейство Филиппенко.

Вячеслав Карлович выглядел напряженным; она знала этот его особый жест, когда он нервничал или сдерживал злость, — пальцы левой руки мнут, пощипывают мышцы и кожу у основания черепа. Острый локоть отставлен, лицо незрячее.

Ясно, что выбираться в город ей не следовало, но она не находила себе места, мрачно отмалчивалась и этим молчанием еще больше тревожила сбитую с толку последними событиями мать. О Валере также не было никаких вестей, и Юлия решила после похорон съездить в мастерскую. Просто удостовериться, что Казимира там нет, а потом сразу в лечебницу: разыскивать доктора Борулиса.

Планы ее изменились, как только кладбищенские рабочие бросили последнюю лопату глинистой комковатой почвы на могильный холм и стали обкладывать скаты венками. Можжевеловый, с живыми гвоздиками, перевитый кумачовой лентой «от ЦК КП(б)У» занял передний план. И тут с Фросей Булавиной началась истерика — взвизгнув, она утробно зарыдала, перемежая икоту матерной бранью. Шуст заметался, бормоча: «Воды, где тут вода?», а прочие растерянно отступили. Девушка вдруг рухнула, судорожно подтянув колени к подбородку, юбка задралась, обнажая бедро и резинку чулка, а скрюченные пальцы судорожно сжимались и разжимались, сгребая глину.

Майя обернулась к брату:

— Господи, Митя, нужно врача… Да подойди же к ней, сделай что-нибудь! Этот Шуст абсолютно ничего не соображает. Вы же дружили, она тебя послушает…

— Не пойду, — насупившись, отрезал Дмитрий. — И не станет Фрося меня слушать. В таком состоянии с ней не сладить: она после смерти брата сидела на голом морфине. Я вчера заходил — в упор не узнала… Без меня найдутся лекаря. Давайте-ка лучше расходиться. Куда это Никита подевался?..

Светличная не успела ответить.

Юлия увидела, как прямо к ним, обходя бьющуюся в руках у Шуста Фросю, приближаются трое мужчин. И похолодела, узнав в одном из них того самого офицера — кажется, его звали Геннадий, — который вез ее в город чуть больше суток назад. Сейчас казалось, что все это было в далеком прошлом. Офицер шел прямо на нее, и Юлия приподнялась на цыпочках, вытянулась, пытаясь разглядеть, где муж. Балий все еще был здесь, искоса поглядывал в ее сторону, не оставлял в покое затылок.

Мужчины остановились, загораживая их от посторонних взглядов.

— Гражданин Светличный Дмитрий Алексеевич? — деловито осведомился офицер, обращаясь к Мите. — Вы арестованы. Пройдемте. Без шума, гражданка Светличная, — добавил он, — это не в ваших интересах.

Юлия быстро шагнула к Майе, которая как будто стала еще меньше ростом, и обняла за плечи. Никто из троих не обратил на нее внимания. Все произошло в считанные секунды. Дмитрий побледнел, торопливо клюнул сестру в щеку, рассеянно кивнул и зашагал рядом с офицером с тремя кубиками в краповых петлицах. В шаге позади — еще двое.

Майя смотрела им вслед, непроизвольно шевеля губами. Юлия вспомнила дачный кабинет мужа, подслушанный разговор, и ее захлестнуло беспомощное отчаяние. Она снова поискала взглядом, но Балия на кладбище уже не было.

Вокруг мгновенно опустело. Иван Шуст уводил вдоль аллеи притихшую, трясущуюся Фросю. К нему присоединился молодой парень в серой косоворотке. У могилы Булавина, опираясь обеими руками на трость, стоял в одиночестве маленький горбун Иосиф Гаркуша в своем черном пиджаке, похожем на сюртук. В петлице неумело подогнанного к изломанной фигуре пиджака топорщилась мятая гвоздика.

Из оцепенения ее вывел тревожный голос Никиты Орлова:

— Что тут происходит? Все какие-то взбудораженные… Где Митька? Он же обещал дождаться! Мы с Тамарой отлучились к могиле Хорунжего, потом я ее проводил к воротам — спешила на службу, а тут…

— Вы можете помолчать минуту, Никита! И в самом деле, где же Майя? — испугалась Юлия. — Вы не видели ее только что?

— Нет.

— Тогда вот что: ступайте к выходу, догоните Майю и везите как можно скорее домой.

— А разве они с братом…

— Потом, потом, — она умоляюще взглянула на растерянного Орлова. — Я все объясню. Делайте, как я сказала!

— А вы? Вы заглянете к нам, Юлия Дмитриевна? Олеся нездорова и просила передать, если увижу, что хотела бы повидаться. Мы ведь скоро…

— Да, — кивнула Юлия. — Я знаю. Обязательно. Только немного позже…

Она проследила взглядом за торопливо шагающим Никитой, а когда повернулась, прямо перед ней стоял Гаркуша.

— Ох, простите ради бога, — Юлия невольно отшатнулась.

Гаркуша поднял длинное желтое лицо. До Юлии донесся неожиданно глубокий голос:

— А ведь мы с ним когда-то учились вместе… Даже жили в одной комнате… недолго, правда, всего одну голодную зиму…

— О ком вы говорите? — ей стало не по себе под его слезящимся, пристальным и одновременно умоляющим взглядом.

— Об Александре Игнатьевиче. — Гаркуша уронил несуразно большую голову, потыкал тростью в землю и снова уставился на Юлию. Черты высушенного недугом пергаментного лица горбуна вдруг показались ей удивительно тонкими. — Был еще третий, вы его знаете. Петя Хорунжий. Оба носились со мной, как с экспонатом из кунсткамеры. Не дали пропасть. Петр даже невесту мне нашел — он на такие штучки был спец. Лег в больницу с аппендицитом, увидел молоденькую сестричку, ну и наплел ей что было и чего не было. Иосиф Гаркуша, человек-легенда… Красавица, между прочим, вроде вас, Юлия Дмитриевна… Саша Булавин тут же влюбился по уши, но Наташа… — горбун издал каркающий смешок, — Наташа сама выбрала калеку. Мы с ней счастливо прожили целых пять лет, пока ваш нынешний супруг…