Моя сумасшедшая
Шрифт:
— Прошу вас, я не хочу ничего знать об этом!
— После того, что случилось, Саша с Петром буквально вынули меня из петли…
Она промолчала.
— Не позавидуешь вам, Юлия Дмитриевна, — вдруг произнес горбун, протягивая руку, похожую на высохшую ветку без коры. — Прощайте!
Юлия не смогла заставить себя ответить на рукопожатие. Кивнула, отвернулась и быстро пошла по безлюдной аллее. У кладбищенской конторы рядом с кучей ярко-оранжевого песка курили, собравшись в кружок, подвыпившие кладбищенские рабочие.
За воротами к ней бросился невесть откуда взявшийся Никита Орлов.
— Юлия Дмитриевна,
— Я… я не смогу, — растерялась она. — Мне нужно срочно повидать… одного человека… и передать ему…
— Прошу вас… — Никита подхватил ее под руку. — Вы должны понять ее состояние. Если что-то неотложное — располагайте мной. Съезжу и передам. Согласны?
Под его напором Юлия заколебалась. Слишком больших сил стоили ей последние сутки.
Олеся встретила обоих на пороге квартиры Светличных и сразу же потащила Юлию в кухню. Там она отняла у нее погасшую папиросу и проговорила:
— Что ты мечешься? Присядь и передохни.
— Где Майя? — Юлия наконец остановилась. — Руки хочу вымыть. Я будто прокаженная.
— В комнате брата. Перебирает бумаги и книги. В любую минуту могут явиться с обыском.
— Сегодня не явятся. Дмитрию им предъявить нечего. И взяли его только потому, что жил под одной крышей с Юлиановым.
— Тебе что-нибудь известно?
— Нет. Вчера я ушла от Вячеслава Карловича…
Олеся взглянула исподлобья, но промолчала. В кухню шумно вторгся Никита:
— Я готов, Юлия Дмитриевна…
Вслед за ним она вышла в прихожую. Дважды повторила адрес и имя, потом добавила:
— Если он все еще в мастерской, передайте, что я скоро приеду. Пусть без меня ничего не предпринимает. Если заперто, никого нет — значит, все в порядке. Спасибо вам, Никита…
— Одна нога здесь, другая там! — он молодцевато расправил плечи. Улыбка оказалась совсем детская. Пожалуй, и не догадывается, во что она его втягивает.
Юлия закрыла за Никитой, вымыла руки и постучалась в комнату Мити. «Не заперто, входите!» — Светличная сидела на полу среди разбросанных вещей, сосредоточенно запихивая в плетеную кошелку какие-то бумаги.
— А, это ты… Где там Никита запропастился? — не поднимая глаз, спросила Майя. — Нужно немедленно весь этот хлам убрать из дома. А сжечь негде. Тут никакой крамолы, но мало ли что…
— Я послала его в мастерскую к Казимиру Валеру.
— Зачем? — Майя пристально взглянула на Юлию.
Юлия отвернулась.
— Хочешь, заберу все это и отвезу на дачу Дины Павловны? Там живут мать, отец, а теперь и я. Печка в исправности.
— Как твои?
— Папе лучше, а мама в панике. Из-за того, что… я рассталась с мужем.
— Вот как?.. Помоги мне подняться, Юля, что-то ноги не держат… Спасибо. А теперь ступай к Олесе. Я сама здесь приберу…
Она не задала ни одного вопроса.
Семью Светличных Юлия знала давно. Брат и сестра были детьми православного священника из глухого села на Черниговщине; Майя уехала учиться в столицу, через полгода и Дмитрия вытащила к себе. Вышла замуж за человека намного старше, партийного деятеля, детей у них не было, много работала, в конце двадцатых овдовела. Отца Юлии с ее покойным мужем связывала не только дружба: оба работали в секретариате Центральной Рады. Именно он познакомил Майю Светличную с Павлом Юлиановым.
— …Митю
все равно не отпустят. — Олеся бросила в кастрюлю последнюю очищенную картофелину и взялась за консервную банку, липкую от смазки.— Дай сюда, поранишься! — Юлия отобрала у нее консервный нож. — Нужно обернуть газетой… Странно все-таки человек устроен — как ни худо, есть все равно приходится. У меня даже голова кружится.
— Никита все мечтает меня откормить… — Олеся кивнула на консервную банку и придвинулась к столу. На ее похудевшем и обострившемся лице мелькнуло странное выражение. — Значит, ты все-таки бросила Балия? И тебе не страшно?
— Уже нет.
— И что теперь?
— Не знаю, Леся. Хорошо, если бы он обо мне забыл. Совсем. Но этого не будет, я уверена.
Олеся быстро взглянула на нее.
— Нужно надеяться. Что касается Мити… У Хорунжего в архиве сохранился небольшой рассказ. Несколько страниц. Представь: прошло лет тридцать, и в некий кооперативный писательский дом, — Олеся усмехнулась, — где обитает уже совсем другое поколение «творческих личностей», являются люди в форме. Ночь. Поднимаются на четвертый, стучат в дверь. Открывает насмерть перепуганный гражданин. Вы, говорят, такой-то? Тот, с облегчением: ни в коем разе, товарищи, ошибочка. Фамилии схожи, но разница в две буквы. Те носом в ордер, называют адрес — и тут неувязка: другой номер квартиры. Отправили одного этажом выше — проверить. «Нет там никого! — слышит гражданин. — Дверь ломать будем?» — «А хрен с ней, с дверью, — отвечает старший. — Берем этого. Разницы-то никакой, а план выполнять надо». Местами смешно…
Юлия не улыбнулась.
— Моя мать, — продолжала Олеся, — вчера нас с Никитой огорошила: она намерена ехать с нами. За Урал. И возвращаться сюда не собирается. Так буквально и заявила.
— Вот как? — Юлия отодвинула криво вспоротую банку с армейской тушенкой и стала вытирать испачканные смазкой пальцы. — А ее работа? И что будет с вашей квартирой?
— Именно в работе все дело. Она у нас идейная, вечно бурлит пролетарским задором, а тут сникла. Что-то ее испугало. Так перетрусила, что не обратила никакого внимания на известие о моей беременности. Но Никита ее жалеет.
— Он у тебя славный…
— Верно, — Олеся поднялась. — С квартирой уже все решилось… Надо бы позвать Майю и заставить поесть. Теперь она не успокоится, пока не дойдет до самого верху. Поедет в Москву, ляжет костьми, будет обивать пороги, чтобы обоих — Павла и Митьку — вытащить. Надеется на помощь жены Шумного, но теперь это вряд ли…
Она умолкла на полуслове: в коридоре возникла легкая фигурка Светличной. Олеся окликнула ее, но женщина прижала палец к губам:
— Тише, девочки! Почудилось, что дверь парадного хлопнула. Так только Митька врывается — с размаху…
Но это был не Дмитрий. Через пару минут в дом ввалился распаренный Никита Орлов. Окинул взглядом стол, оживленно потер руки:
— Картошечка, тушеночка… Запируем!.. Нету там никого, Юлия Дмитриевна…
Юлия едва заметно покачала головой — держи язык за зубами, и привстала, чтобы пропустить его к столу.
— Встретил во дворе Гордея Курченко, — Никита тут же потащил к себе тарелку, — вместе с его девчонками. Обе нарядные, веселые, хохочут, а сам чернее тучи. Глянул, поздоровался сквозь зубы — и домой.