Моя Святая Земля

– Это важно, да?
– осторожно спросил Кирилл, пытаясь взять в толк, чем так ужасно истребление ночных кровопийц.

– А как ты думаешь? Они - Проводники Вечности, они, можно сказать - сама Предопределённость как она есть, или, как ещё говорят, Божий промысел. Ты понимаешь, что Предопределённость - это сравнительно чистая смерть? Но их нет - вот, изволь видеть: Случай. Разбойники. Камень на башку. Яд в чашке. Смерть из-за угла, в общем. Смерть - ножом в спину. В муках.

– То есть...

– То есть, эта тётка, которую позавчера зарезали, если бы не Случай, умерла бы от больной печени лет через пятнадцать. А сын её лет сорок ещё прожил бы. И за ними пришли бы их Проводники. А так?

Кирилл промолчал. Всё услышанное как-то тяжело накладывалось на те представления, которые сложились в мире, где Кирилл рос, и требовало обдумывания.

– Но ты не объяснил, зачем в монастырь, - напомнил Сэдрик.
– Ну, снился тебе принц...

– Я же говорю, он рвался присягнуть, - сказал Кирилл.
– И я подумал: может, от ада устал не только он? Видишь, монахи ухаживают за могилой Гектора - монахи-то по определению должны ненавидеть ад, который его погубил!

– Ага, - скептически выдал Сэдрик.
– Щас. Уже. Много они понимают, эти монахи. Для них ад - это не дворец, а неумершие. Алвин, узурпатор этот гадский - не ад, а моя приёмная мать - это им ад...

– Но Гектор же ехал в монастырь, - возразил Кирилл.
– Иначе - что он делал около этой часовни? И потом, быть может, монахи похоронят тех несчастных в лесу...

– Ладно, - неохотно согласился Сэдрик.
– Ты король, тебе виднее.

Они вышли из часовни в холодное серое утро. Основательно подморозило, лес и дорога покрылись инеем, солнце еле просвечивало сквозь плотную муть низкой облачности. Дорога была пустынна, лес был пуст и гулок; вокруг стояла глубокая тишина, в которой слишком громко хрустела под ногами изморозь. Ночные твари попрятались в какие-то неведомые укрытия, и лес выглядел совершенно безжизненным.

Не было слышно ни птиц, ни белок, ни шума ветра в кронах. Пустая дорога просматривалась километра на три вперёд. Мир вокруг казался оцепенелым и не обитаемым вообще никем - будто его не населяли люди.

Чтобы как-то стряхнуть ощущение враждебности от этой мёртвой тишины и безлюдья, Кирилл снова принялся расспрашивать Сэдрика о вампирах.

– Ну... что вампиры, - Сэдрик задумался.
– Смотря что ты хочешь знать. Что они такое? Полулюди-полудемоны... бывшие люди. Говорят же - неумершие, посмертное бытие. Живут в двух мирах, но больше - в том, что ниже этажом, ещё говорят - в Сумерках, а в нашем - как бы не целиком. Поэтому плоть у них, когда они ходят по земле - одна видимость, и в зеркалах они не отражаются, и теней не отбрасывают. С людьми они не общаются; простецы их и не видят обычно, разве что - в агонии, когда вампир приходит душу отпустить. Но некромант - дело иное, всё, что касается смертной магии - и некроманта касается. А вампир - сама смертная магия и есть. Так что неумершие - наши лучшие друзья на Той Стороне.

– В том мире, где я вырос, - сказал Кирилл, - была в моде история, как вампир влюбился в девушку...

– В некромантку? Драма...

– В обычную.

– Бред и блажь.

– Почему? Хищник не влюбляется в еду?
– рассмеялся Кирилл.

Сэдрик взглянул с выражением "не дурите, государь".

– Дети ночи - не хищники, - сказал он с досадой.
– И смертные им не еда. Настоящие вампиры - как Божьи вестники, только с Другой стороны, их Сумеречный Кодекс ведёт. Они без Предопределения и Зова к смертным не ходят, вампиры. И линия крови - это обмен: человеческая жизнь - на ту Силу, которая помогает душе уйти легко. Что для них человеческие девчонки! Прах к праху...

– А как же вампиры размножаются?
– не унимался Кирилл.

– Милосердием и любовью. Умирающего могут усыновить в Сумерках - из милосердия и по любви. Чистого, конечно - другого не примет клан. Грязная душонка вырождается в ночную нечисть, ты же сам понимаешь. Но любовь - одно, а влюблённости эти - другое. Всякие человеческие страстишки - они к вампирам отношения не имеют. Разве что некромант... ну, или некромантка... может заставить. Но так нельзя, подло принуждать неумерших к чему-то Даром. Всё равно, что изнасиловать.

– А у вампира вообще могут быть какие-нибудь... ну... эротические отношения с человеком?

– В смысле, могут ли спать вместе?
– фыркнул Сэдрик.
– Нет. Вампиры вообще не могут. Друг друга только целуют, но если неумерший поцелует смертного - мало не покажется. Это убийственная сила.

– Зачем же некромантке...

– Ради власти. Зачем люди насилуют вообще? Вот, кстати, Марбелл... он...

Звук, раздавшийся откуда-то сзади, заставил Кирилла вздрогнуть от неожиданности.

– Крестьянская телега, - сказал Сэдрик.
– Запряжённая одром каким-то. В монастырь везёт уголь или еду - или ещё что-нибудь. Тьфу ты!

– Почему?
– удивился Кирилл.

– Вопросы будет задавать, когда догонит, - пояснил Сэдрик с крайней досадой.
– Крестьянин - вдвойне простец. И ему всего гаже те, кто ему добра желает.

Кирилл пожал плечами. Такая постановка вопроса была ему внове, но спорить не хотелось.

Шершавая лошадка цвета охры с несколько даже зеленоватым оттенком, пузатая, с остриженной гривой, торчащей жёсткими пучками, еле-еле тянула телегу, на которой стояли сани, а уже поверх саней лежали несколько набитых мешков. Вся конструкция выглядела ветхой и чуть живой; Кириллу даже показалось, что и телега, и лошадиная упряжь держатся на каких-то завязочках, скрученных из старой мочалки. Прошло довольно много времени, пока телега поравнялась с идущими, и Кирилл разглядел возницу.

Лошадёнкой правил немолодой усталый человек, одетый в вытертый овчинный тулуп с высоким воротником, войлочный колпак и валенки, подшитые полосами кожи. Кирилл представлял средневековых крестьян бородатыми, но хозяин лошадки довольно чисто брил бороду и усы, зато из-под колпака торчали сальные седые пряди почти по плечи длиной. На Кирилла и Сэдрика человек смотрел цепко и недобро - просто удивительно, до чего недобро и до чего проницательно.

Кириллу, встретившему этот взгляд, почему-то вспомнился не четырнадцатый век или около того, а тридцать седьмой год прошлого века Земли.

– Здравствуйте, молодые господа, - окликнул крестьянин, тронув шапку на голове, но не сняв её.

Сэдрик смерил его хмурым взглядом. Крестьянин подумал - и приподнял колпак на сантиметр.

– Здравствуйте, - сказал Кирилл и испортил произведённое Сэдриком впечатление.

Крестьянин шмыгнул носом и спросил:

– А лошадки-то где ваши?

– Любопытному дверью лоб разбили, - буркнул Сэдрик, предвосхищая реакцию Кирилла.
– По обету в монастырь пешком идём.

Крестьянин умильно покивал, выудил из-под тулупа медное изображение глаза на засаленном шнурке и чмокнул его звучно. Потом засунул амулет обратно, не сводя с ребят глаз.

– А ты, господин хороший, где руку-то потерял?
– спросил он Сэдрика, снова вызывая у Кирилла мысли о революционной бдительности.

– Лошадь сбросила, сломал, - с отвращением пояснил Сэдрик.
– Что тебе надо? Проезжай, не мешай молиться.

– Вы, видать, нездешние?
– крестьянин словно не расслышал.