Моя жизнь и любовь. Книга 2
Шрифт:
Когда срок ареста закончился, мне пришлось покинуть Гейдельберг, власти даже не разрешили дослушать лекции, за которые я заплатил. Впрочем, меня уже выгоняли из Канзасского университета, так что гейдельбергская история не стала для изгоя тяжким ударом. Но Куно Фишер и другие профессора остались моими очень хорошими друзьями. Фишер посоветовал мне поступить в Геттинген, «чисто немецкий университет», и послушать лекции Лотце [21] , который, по его словам, был одним из лучших немецких философов того времени. Он даже дал мне рекомендательные письма, которые обеспечили мое немедленное зачисление.
21
Рудольф Герман Лотце (1817—1881) – выдающийся немецкий философ-спиритуалист, врач, психолог,
Геттинген особо привлекал меня своей филологической школой. Достаточно сказать, что там в свое время преподавали братья Якоб и Вильгельм Гриммы. Но славился университет и тем, что в его стенах учились Бисмарк и Гейне. Я высоко ставлю обоих. Меня всегда восхищали и могучий характер Бисмарка, и интеллект и юмор Гейне. Уже тогда суть моей религии состояла в том, чтобы научиться узнавать мир великих людей и, по возможности, понимать их добродетели и силы.
Итак, я переехал в Геттинген. Но прежде чем рассказать обо всём, что со мной там произошло, я должен поведать кое-что о моих развлечениях в летние месяцы, которые я провел в Гейдельберге.
Я испробовал все английские и немецкие удовольствия: почти каждый день, поддерживая себя в хорошей физической форме, развлекался греблей на реке; совершал долгие прогулки к Кёнигштулю [22] и по окрестным холмам; многое узнал о немецкой музыке, посещая оперу в Мангейме [23] . К последнему меня приохотил американский сокурсник Вальдштейн, который часами восхищался музыкой Вагнера и других немецких композиторов-симфонистов, сопровождая свои восторги игрой на пианино
22
Кёнигштуль (Королевский трон) – холм в Гейдельберге, доминирующая высота города. 567.8 м над уровнем моря. На его склоне стоит Гейдельбергский замок. В XX в. на Кёнигштуле построены крупнейшие мировые научно-исследовательские институты ядерной физики, астрономии, молекулярной биологии.
23
Мангейм – третий по величине город земли Баден-Вюртемберг. Славится Мангеймской школой классической симфонической музыки.
Я отлично знал немецкую поэзию и романистику. Правда, от чтения Гёте временно отказался – пока не буду знать немецкий так же хорошо, как английский. Как ни странно, я недооценивал Гейне, хотя и знал чуть ли не половину его стихотворений наизусть и наслаждался его «Путевыми картинами». Но немецкое мнение того времени ставило Шиллера бесконечно выше, и я послушно впитывал эту чепуху. Действительно, прошли годы, прежде чем я поставил Гейне гораздо выше Шиллера, как поэта-мыслителя. Ведь поэт, как правило, выше ритора. Прошло еще много лет, прежде чем я начал сопоставлять Гейне с Гёте. И четверть века минуло, прежде чем я понял, что Гейне был лучшим прозаиком, чем Гёте, и величайшим юмористом, который когда-либо жил на планете Земля. Распространённое мнение о великих людях настолько дико не соответствует действительности, что даже я не мог освободиться от его оков в течение половины жизни. Мое неуклонно растущее восхищение Гейне часто заставляло меня оправдывать ложные оценки других людей и учило меня терпимо относиться к их ошибочным суждениям. Мне самому было больше пятидесяти лет, прежде чем я начал с полной уверенностью распознавать мириады проявлений гениальности. Я благодарю судьбу за то, что не написал ни одного из своих портретов, пока не поднялся на эту высоту.
Но я начал свое знакомство с Вагнером и Бахом, Моцартом и Бетховеном, Шиллером и Гейне здесь, в Гейдельберге. И я был рад обнаружить, что мои небеса освещены такими сияющими новыми звездами.
Моя сексуальная жизнь в Гейдельберге ни в коем случае не была такой богатой. Пока я изучал язык, у меня было мало возможностей для флирта. А ведь именно язык был моим самым успешным оружием в противостоянии с девичьей неуступчивостью.
Но прежде чем я начну рассказывать о своем сексуальном опыте в Гейдельберге, должен рассказать об инциденте, который был жизненно важен для меня.
Во время обучения в Брайтонском колледже я довольно близко познакомился с доктором Робсоном Рузом. Однажды вечером мы обедали с парнями у него дома. Разговор зашел об обрезании. Я был поражен, когда присутствовавший при этом хирург заявил, что сифилисом болеет незначительное число евреев. И связано это с тем, что обрезание позволяет организму выработать
особый иммунитет, закаляет кожу мужчины.– Сифилис передается только через истирание кутикулы, – объяснил он. – Помогите кутикуле защититься от воздействия бактерии трепонемы, и все будет в порядке. Вся мораль Ветхого Завета, – продолжал он, – сведена к гигиене. Все Моисеевы законы морали были и остаются законами здоровья.
– Значит, для всех нас было бы разумным сделать обрезание? – спросил я тогда со смехом.
– Если бы я был законодателем, я бы сделал это одной из первых заповедей, – ответил врач.
Я сразу же решил сделать себе обрезание. Я чувствовал, даже был уверен, что затвердение кутикулы продлит акт. Между тем уже тогда я стал замечать, что заканчиваю всё быстрее и быстрее. Более того, моя сила, чтобы повторить акт, из года в год снижалось, в то время как желание продлить удовольствие всё более и более нарастало.
Как только мои занятия в Брайтонском колледже были закончены, я лег в больницу и меня обрезали. Хотя хирург уверял, что я не почувствую боли, мучился я в течение десяти дней, поскольку любое случайное прикосновение к моему органу причиняло мне острую боль.
В первые летние месяцы в Гейдельберге мой препуций [24] сократился так, что акт стал трудным и болезненным. Обязательное целомудрие преподало мне самый важный урок в моей жизни. Абсолютно полное целомудрие позволило мне работать дольше, чем когда-либо. Я перестал утомляться! Я был наделён, так сказать, кипучей энергией, которая делала учебу удовольствием. Такой ясности в понимании материала я никогда раньше не знал. Сначала я думал, что так на меня влияла погода, но затем убедился, что сила ума находится в сдерживаемом семени.
24
Препуций или крайняя плоть – складки кожи, прикрывающие наружный конец (головку) полового члена. Отсутствие препуция влияет на работу желез, выделяющих смегму, а также на чувствительность полового члена и защищенность его головки.
Я принял решение пожертвовать многими удовольствиями… в будущем, чтобы сохранить эту кипучую энергию и ощущение этой кипучей энергии подольше. Но при этом я осознал, что слишком часто был жертвой возможностей и очень часто искал удовольствия без настоящей любви. Снова и снова я совокуплялся из ложного тщеславия, хотя следовало бы сдерживаться. Короче говоря, я твердо решил жертвовать своей силой только тогда, когда меня действительно влекло к женщине, или, еще лучше, только тогда, когда я был искренне влюблен. Я решил, что перестану валять дурака, поскольку прежде вел себя как легкомысленный идиот. Пусть другие растрачивают своё наследство, не понимая его ценности. Я же теперь перевернул новую страницу и познал искусство жизни. Как я мог быть таким слепым, таким глупым?! Я осознал, что уже серьезно уменьшил, так сказать, свой капитал энергии.
В Брайтоне мне было трудно обслуживать два любовных свидания в день, тогда как пять лет назад, в восемнадцать лет, едва ли имелся предел моему мерзавчику. Я решил строго сдерживать себя и постараться вернуться к своей прежней кипучей энергии, если это вообще было возможно.
Позже я понял, что обязан своим спасением обрезанию, или, как выразилось бы мое тщеславие, желанию сделать себя как можно более совершенным. Именно оно стало причиной того, что я претерпел жестокую боль операции. Слово Гёте пришло ко мне со значением, чтобы отметить этот кризис: In der Beherrschung zeigt sich erst der Meister [25] .
25
В самообладании мастер раскрывает себя. (нем.)
Два случая в Гейдельберге иллюстрируют мое новое отношение к жизни.
Однажды я встретил на берегу реки довольно симпатичную девушку. Завязался разговор, я проводил ее до дома, где, по ее словам, она жила с сестрой. Уже темнело, и в тенистом месте я поцеловал ее. Когда она поцеловала меня, моя непослушная рука нашла путь к ее платью, и я ощутил, что киска ее готова к гораздо большему, чем объятия. Уже этот факт предупредил и охладил меня: я твердо решил никогда не встречаться ни с одной публичной женщиной; твердо решил заплатить, но сдержать себя. В гостиной она представила меня своей старшей сестре, которая болтала с каким-то толстым студентом.