Моя жизнь

причине, и я объяснил, как это случилось. Но он не поверил и приказал

заплатить штраф - одну или две ана (не помню уже, сколько именно).

Меня заподозрили во лжи! Это глубоко огорчило меня. Чем могу я доказать

свою невиновность? Выхода не было. Потрясенный до глубины души, я горько

плакал и понял, что правдивый человек должен быть внимателен и аккуратен.

Это был первый и последний случай моего беспечного поведения в школе.

Насколько помню, мне удалось все-таки доказать свою правоту, и штраф с меня

сняли. Было, наконец, получено и освобождение от гимнастики. Отец сам

написал директору о том, что я нужен ему дома сразу после занятий в школе.

Если отказ от гимнастики не причинил мне вреда, то за другие упущения я

расплачиваюсь до сих пор. Не знаю, откуда я взял, что хороший почерк вовсе

не обязателен для образованного человека, и придерживался этого мнения до

тех пор, пока не попал в Англию. Впоследствии, особенно в Южной Африке, я

увидел, какой прекрасный почерк у адвокатов и вообще у молодых людей, родившихся и получивших образование в Южной Африке. Мне было стыдно, и я

горько раскаивался в своей небрежности. Я понял, что плохой почерк - признак

недостаточного образования. Впоследствии я пытался исправить свой почерк, но

было поздно. Пусть мой пример послужит предостережением для юношей и

девушек. Я считаю, что детей сначала следует учить рисованию, а потом уже

переходить к написанию букв. Пусть ребенок выучит буквы, наблюдая различные

предметы, такие, как цветы, птицы и т. д., а чистописанию пусть учится, только когда сумеет изображать предметы. Тогда он будет писать уже хорошо

натренированной рукой.

Мне хотелось бы рассказать еще о двух событиях своей школьной жизни. Из-за

женитьбы я потерял год, и учитель хотел, чтобы я наверстал упущенное и

перепрыгнул через класс. Такие привилегии обычно предоставлялись прилежным

ученикам. Поэтому в третьем классе я учился только шесть месяцев и после

экзаменов, за которыми последовали летние каникулы, был переведен в

четвертый. Начиная с этого класса большинство предметов преподавалось уже на

английском языке, и я не знал, что делать. Появился новый предмет -

геометрия, в котором я был не особенно силен, а преподавание на английском

языке еще более затрудняло его усвоение. Учитель объяснял прекрасно, но я не

успевал следить за его рассуждениями. Часто я терял мужество и думал о том, чтобы вернуться в третий класс: я чувствовал, что взял на себя непосильную

задачу, уложив два года занятий в один. Но такой поступок опозорил бы не

только меня, но и учителя, который рекомендовал меня для перехода в

следующий класс, рассчитывая на мое усердие. Боязнь этого двойного позора

заставила меня остаться на месте. Но когда я ценой больших усилий добрался

до 13-й теоремы Эвклида, то вдруг понял, что все чрезвычайно просто.

Предмет, требовавший лишь чистой и простой способности рассуждать, не мог

быть трудным. С этого времени геометрия стала для меня легким и интересным

предметом.

Более трудным оказался санскритский язык. В геометрии нечего было

запоминать, а в санскрите, как мне казалось, все надо было заучивать

наизусть. Этот предмет мы начали изучать тоже с четвертого класса. В шестом

классе я совсем упал духом. Учитель был очень требователен и, на мой взгляд, слишком утруждал учеников. Между ним и преподавателем персидского языка было

нечто вроде соперничества. Учитель персидского был человек весьма

снисходительный. Мальчики говорили, что персидский язык очень легок, а

преподаватель хороший и внимателен к ученикам. "Легкость" соблазнила меня, и

в один прекрасный день я очутился в классе персидского языка. Учитель

санскрита сильно огорчился. Он подозвал меня к себе и сказал:

– Как ты мог забыть, что ты сын отца, исповедующего вишнуизм? Неужели ты

не хочешь изучить язык своей религии? Если ты столкнулся с трудностями, то

почему не обратился ко мне? Я прилагаю все силы, чтобы научить вас, школьников, санскриту. Если ты продолжишь свои занятия, то найдешь в

санскрите много интересного и увлекательного. Не падай духом и приходи снова

в класс санскритского языка.

Доброта его смутила меня. Я не мог пренебречь вниманием учителя и теперь

вспоминаю Кришнашанкара Пандья не иначе, как с благодарностью. Мне было бы

трудно изучать наши священные книги, если бы я не усвоил тогда основы

санскрита, хотя бы и в скромном объеме. Глубоко сожалею, что не изучил этот

язык более основательно. Впоследствии я пришел к убеждению, что все дети

индусов, мальчики и девочки, должны хорошо разбираться в санскрите.

Я считаю, что во всех индийских средних школах надо, кроме родного языка, преподавать хинди, санскрит, персидский, арабский и английский. Пугаться

этого длинного перечня не следует. Если бы у нас преподавание было более

систематическим и не велось на иностранном языке, уверен, что изучение всех

этих языков было бы удовольствием, а не утомительной обязанностью. Твердое

знание одного языка в значительной степени облегчает изучение других.

В сущности, хинди, гуджарати и санскрит можно рассматривать как один язык, так же как персидский и арабский. Хотя персидский принадлежит к арийской, а

арабский - к семитической группе языков, между ними существует тесное

родство, так как оба они развивались в период складывания ислама. Урду я не

считаю языком особым, так как он воспринял грамматику хинди, а в его

словарном составе преобладающей является персидская и арабская лексика. Тот, кто хочет хорошо знать урду, должен знать персидский и арабский, так же, как

тот, кто хочет овладеть гуджарати, хинди, бенгали или маратхи, должен

изучить санскрит.

VI. ТРАГЕДИЯ

Из немногих друзей по средней школе особенно близки мне были двое. Дружба