Мозаика Парсифаля

– Абсолютно ненормально, сэр. В тех случаях, когда эти типы получают раны, они пытаются выжать из нас все, что возможно, причем сразу. Наша же политика в операциях подобного рода совершенно однозначна: если мы не можем эвакуировать раненого, то…

– Да, да, понятно, – поспешно прервал его Хэльярд. Радар, настроенный на знакомый старому вояке лексикон, сработал мгновенно.

– Следовательно, вы считаете, что если этому Риччи и его эксперту-взрывнику удалось бы благополучно выбраться из передряги, то они немедленно обратились бы в наше посольство в Риме?

– Безусловно, сэр. Они бы торчали там с протянутой рукой и вопили во всю глотку. Они выпрашивали бы дополнительного вознаграждения, угрожая в противном случае разболтать то, что нам было бы совершенно нежелательно.

– Что же, по вашему мнению, произошло?

– Совершенно ясно, сэр. Они не выбрались оттуда.

– То есть как это? – спросил Брукс, вновь отрываясь от желтого блокнота.

– Другого объяснения быть не может. Я знаком с людьми такого сорта, сэр. Это подонки. Если им предложить хорошую цену, то они убьют родную мать. Они обязательно связались бы с посольством, поверьте.

– Не выбрались оттуда? – переспросил Хэльярд. – Поясните. Почему не выбрались?

– Там в горах жуткие дороги, сэр. Подъемы, спуски… Мало того что они бесконечно петляют, так еще порой и на многие мили – ни одного фонаря. Автомобиль с раненным в голову водителем и пассажиром, воющим от боли, – верный кандидат на то, чтобы свалиться в пропасть.

– Ранения в голову могут быть весьма обманчивыми, – заметил Хэльярд. – Разбитый нос иногда внешне выглядит страшнее, чем сильная травма черепа.

– Но меня удивляет, – вмешался Брукс, – что тот же человек сохранил удивительное самообладание в условиях хаоса. Он действовал…

– Простите меня, господин посол, – прервал его Брэдфорд, немного повысив голос, словно предупреждая, – я полагаю, что мы серьезно отнесемся к мнению агента-наблюдателя. Тщательные поиски на дорогах у перевала непременно приведут к тому, что где-то в ущелье будет обнаружена автомашина.

Брукс взглядом показал, что сигнал принят.

– Да, конечно, – произнес он. – По-видимому, другого правдоподобного объяснения нет.

– Остается уточнить еще один-два момента, и мы закончим, – сказал Брэдфорд, обращаясь к агенту. – Как вы понимаете, все, что здесь было сказано, должно остаться в полнейшей тайне. Здесь нет спрятанных микрофонов, звукозаписывающей аппаратуры. Все произнесенные здесь слова останутся лишь в нашей памяти. Такой порядок принят ради нашей общей безопасности, а не только вашей и для того, чтобы мы могли говорить здесь совершенно откровенно. Не пытайтесь смягчить правду; мы все здесь – в одной лодке.

– Да, я понимаю, сэр.

– Полученные вами приказы в отношении Хейвелока были совершенно однозначны. Он был официально объявлен «не подлежащим исправлению», и в сообщении из Рима говорилось о «чрезвычайном ущербе», который может быть нанесен. Это так?

– Да, сэр.

– Иными словами, он должен был быть казнен. Убит на Коль-де-Мулине.

– Да. Таков истинный смысл приказа.

– И вы получили этот приказ от старшего атташе по консульским операциям посольства в Риме. Фамилия атташе Уоррен. Харри Уоррен.

– Да, сэр. Я поддерживал с ним постоянную связь, ожидая окончательного решения… ожидая, что ему скажет Вашингтон.

– Почему вы убеждены, что разговаривали именно с Харри Уорреном?

Агент, казалось, был изумлен нелепостью вопроса. Но он понимал, что задавший его человек отнюдь не глупец.

– Ну, помимо всего прочего, я работал с Харри два года и хорошо знаю его голос.

– Итак, всего лишь голос?

– Ну, конечно, и номер телефона в Риме. Это прямая линия с послом. Номер секретный и нигде не указан.

– Вам не приходило в голову, что в тот момент, когда он давал вам последние инструкции, он находился под чьим-то давлением и делал это против своей воли?

– Нет, сэр. Никоим образом.

– То есть вы не думали о такой возможности?

– Если бы это было так, он дал бы мне понять.

– С пистолетом, приставленным к виску? – вмешался Хэльярд. – Каким же это образом?

– Существовал особый пароль, которым мы пользовались. Он не произнес бы его в том случае, если бы дела шли не так, как надо.

– Какой пароль? Поясните, пожалуйста, – попросил Брукс.

– Одно слово или несколько слов, придуманных в Вашингтоне. Они упоминаются, когда передается окончательное решение. Таким образом вы понимаете, что разрешение дано. При этом имена не называются. Если бы что-нибудь было не так, Харри не произнес бы его, и я бы понял, что он в опасности. Я должен был спросить у него пароль, и Харри сказал бы что-нибудь другое. Этого не произошло. Он произнес то, что надо. Причем в самом начале разговора.

– Какой же код, какой пароль был установлен для Коль-де-Мулине? – спросил Эмори Брэдфорд.

– «Двусмысленность», сэр. Кодовое слово поступило непосредственно из Управления консульских операций в Вашингтоне. Оно должно быть внесено в журнал телефонных переговоров посольства и в секретные досье.

– Что и должно послужить в случае необходимости доказательством подлинности приказа, – добавил Брэдфорд.

– Да, сэр. Дни, часы и источник подобного рода разрешений регистрируются в журнале.

Брэдфорд взял со стола фотографию размером восемь на десять дюймов и поставил ее под свет настольной лампы так, чтобы сидящий за столиком агент мог хорошо ее разглядеть.

– Этот человек Харри Уоррен?

– Да, сэр. Это Харри.

– Благодарю вас. – Заместитель госсекретаря отложил фотографию и сделал пометку на полях своего блокнота.

– Вернемся немного назад, – предложил он. – Остается еще несколько не совсем ясных вопросов. Они касаются женщины. Итак, она должна была быть переправлена через границу по возможности в целости и сохранности, не так ли?