Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:
Каменский передает: "Уже с 12– го (апреля) Маяковский находился в состоянии сильного возбуждения, не слышал многократно обращенных к нему вопросов, был более нервен и раздражителен, чем обычно. 13-го днем, едучи в автомобиле, велел шоферу против дома Герцена затормозить машину. Потянулся в задний карман (за револьвером), хотел выскочить из автомобиля, но был удержан".
Таким образом, на основании вышеизложенного очевидно, что самоубийству М. предшествовало крайне тяжелое душевное состояние, сопровождавшееся сильной общей подавленностью, повышенной нервностью. Видимо, мысли о самоубийстве уже тогда все более овладевали им. Известно, что помимо физического нездоровья у В.В. в предшествовавший самоубийству период времени сложилось стечение ряда неблагоприятных обстоятельств, главным образом в личной жизни. Его предсмертное письмо содержит в себе определенный намек на неудачи в личной жизни, связанные с трагедией неразделенной любви («Любовная лодка разбилась о быт» [275] ). По ранее случавшимся в жизни В.В. аналогичным событиям нам известно, насколько мучительно, при своей обостренной впечатлительности и бурности реагирования, переживал он подобное состояние и в какие трагические, даже безысходные тона они окрашивались в его сознании. К этому надо добавить, что за последние годы у В.В. как будто намечалось стремление стабилизировать свою личную жизнь, перейти к более «оседлому» образу жизни. Возможно, что его начала тяготить неустроенность в бытовом отношении. Неудача в этом направлении могла сыграть значительную роль. Родные (сестры, мать) не могли заменить ему близкого человека, поскольку он, относясь с большой
275
"ВСЕМ
В том что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую) но у меня выходов нет. Лиля – люби меня.
Товарищ правительство, моя семья это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты им устроишь им сносную жизнь – спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам – они разберутся.
Как говорят —«инцидент исперчен»любовная лодкаразбилась о быт.Я с жизнью в расчетеи не к чему переченьвзаимных болей,беди обидСчастливо оставаться.
Владимир Маяковский. 12/IV-30 <…>".
Полонская Вероника Витольдовна (1908–1994) – актриса, последняя возлюбленная Маяковского; самоубийство поэта произошло сразу после размолвки с ней. Подробнее см.: ПОЛОНСКАЯ В. Последний год // Имя этой теме: любовь: Современницы о Маяковском / Сост., вступ. ст., коммент. В. Катаняна. М., 1993. С. 275–322.
Помимо личной жизни, не совсем благоприятно сложились обстоятельства также и в некоторых других отношениях. Имеются указания на то, что у В.В. в этот тяжелый для него период субъективно создалось чувство одиночества и покинутости со стороны его ближайших друзей, что при его общительности должно было подействовать угнетающе на его психику. [276] Что могло создать у В.В. подобное ощущение?
На первое место необходимо поставить здесь натянутость взаимоотношений, создавшуюся у В.В. почти со всеми его литературными друзьями по поводу выставки, посвященной 20– летию творческой работы В.В. и организованной им за 2–3 месяца до смерти. В.В. придавал этой выставке большое значение, рассматривая ее как итог, завершение определенного большого периода своего творчества.
276
Здесь имеется в виду произошедшая в начале (январь-февраль) 1930 г. ссора с друзьями по Лефу, в первую очередь с Н.Н. Асеевым и С.И. Кирсановым, вызванная уходом Маяковского из Лефа в Российскую Ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) «без предварительной договоренности с остальными участниками его содружества». Н.Н. Асеев вспоминал, что «все бывшие сотрудники Лефа… взбунтовались против его единоличных действий, решив дать понять Маяковскому, что они не одобряют, вступления его без товарищей в РАПП. <…> В последнее время нам казалось, что Маяковский ведет себя заносчиво, ни с кем из товарищей не советуется, действует деспотически» (АСЕЕВ Н. Воспоминания о Маяковском //Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 395–397).
Связанное с этой обидой демонстративное неучастие друзей-литераторов в подготовке выставки Маяковского «Двадцать лет работы» (открылась 1 февраля 1930 г.), а потом и их отсутствие на торжественном открытии и закрытии выставки переживалось Маяковским чрезвычайно болезненно.
Сестра М., Людмила Владимировна, принимавшая деятельное участие в организации выставки, передает следующее:
Организация выставки пала в основном на самого М. Он много работал, устраивая свою выставку "20 лет работы". Сам собирал экспонаты. Вообще он не любил хранить все это – афиши, черновики и т. п. Но тут он много поработал, собрал, что мог, у знакомых или друзей и сам все развешивал, приколачивал. Деятельно помогал ему в устройстве выставки только один человек, стоящий сейчас во главе «Бригады Маяковского». [277]
277
Имеется в виду Артемий Григорьевич Бромберг (1903–1964) – научный сотрудник Государственного литературного музея. Как следует из его воспоминаний (датированы 1948 г.), он по своей собственной инициативе принял активное участие в организации выставки, работал на ней экскурсоводом; потом возглавлял «Бригаду Маяковского» в дальнейшие годы ее двадцатилетнего существования при ГЛМ.
То, что литературные соратники и друзья В.В. никак не помогли ему в организации этой выставки, должно было сильно задеть его творческое самолюбие. Это ему не могли компенсировать большой успех и внимание, какие имела выставка у комсомольской молодежи, принявшей деятельное участие в ее организации и сформировавшей для этой цели специальную бригаду.
Вот еще характерный эпизод, рисующий состояние М. в этот период времени:
9 апреля по поручению бригады был организован вечер Маяковского в Институте Плеханова. Аудитория была далеко не полна, особенно к началу, потому что студенты частью разъехались, частью были заняты учебой. Маяковский приехал вовремя, пожаловался встретившим его на плохое здоровье. Когда вошли в зал, был полумрак. «Почему мало света, мало людей», – раздраженно сказал Маяковский. Крайне недовольный, он хотел скрыться из зала, ломился в дверь, стучал палкой, но ее не отперли, и ему пришлось остаться в аудитории, чтобы не возвращаться через весь зал. Он сел в первом ряду, согнулся, закрыл глаза. Тов. С. подошел к нему поговорить. Маяковский, выйдя из тяжелой задумчивости, снова поздоровался с ним, видимо, забыв, что они только что виделись. Безнадежно махнул рукой, когда С. сказал об этом.
Публика собиралась медленно. Начался вечер с опозданием. Выступал М. исключительно бурно. У молодежи было впечатление, что на арену выпустили разъяренного зверя. Он так раскачивался, держась за пюпитр, что казалось, вот-вот перепрыгнет через него и бросится на публику. [278]
Лишенным всякого основания является, конечно, предположение о том, что в самоубийстве В.В. мог сыграть роль какой-то кризис в его творческой деятельности. На это не имеется абсолютно никаких указаний. Еще за короткое время до смерти он делился со своими друзьями обширными замыслами будущих литературных произведений, говорил о большом романе в прозе, который весь был у него в голове, оставалось только продиктовать его машинистке. [279] Говорил о новых методах в работе, которые собирался применять.
278
Описание болезненного состояния Маяковского и его неудавшейся попытки завоевать симпатии враждебно настроенной аудитории во время последнего выступления поэта см. в воспоминаниях Виктора Ивановича Славинского (1906–1951), члена «Бригады Маяковского», фотокорреспондента. На вечере 9 апреля 1930 г. он был секретарем и вел протокол заседания: СЛАВИНСКИЙ В.И. Последнее выступление Владимира Владимировича Маяковского // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 602–614, 684. Возможно, что именно Славинский являлся тем самым «товарищем С.», слова которого воспроизводятся в публикуемом документе. Славинский в мемуарах упоминает также об участии в организации вечера и о присутствии на нем Павла Ильича Лавута (1898–1979), устроителя публичных выступлений писателей и их поездок по стране. См.: Лавут П.И. Маяковский едет по Союзу. М., 1963.
279
«Я сам». Гл. "25–
й год": "Хочу перейти со стиха на прозу. В этот год должен закончить первый роман. <… > Роман дописал в уме, а на бумагу не перевел, потому что: пока дописывалось, проникся ненавистью к выдуманному и стал от себя требовать, чтобы на фамилии, чтоб на факте. Впрочем, это и на 26– й – 27– й годы". (С. 28.)Все это указывает на то, что никакого творческого кризиса не было. Было неблагоприятное сочетание обстоятельств, на первом месте неудачи в личной жизни, вызвавшие сильное нервное расстройство, затем общее переутомление и болезненное состояние, понизившее сопротивляемость организма. Нет никакого сомнения, что если бы у В.В. создалась возможность в этот тяжелый для него период, аналогичные которому бывали в его жизни и ранее, глубокого внутреннего контакта с кем-либо из близких ему людей, несчастья не случилось бы. Роковой исход является со стороны внешней не более как случайностью; со стороны внутренней он может быть объяснен неуравновешенностью характера В.В. и склонностью его к импульсивным, под влиянием минуты, реакциям. Но этой случайности не произошло бы, если бы у В.В. было полное сознание недопустимости такого выхода из положения. Здесь им была совершена непоправимая ошибка, свидетельствующая о том, что В.В. Маяковский не до конца изжил те индивидуалистические настроения, которые были свойственны ему в дореволюционный период, с которыми он упорно боролся все послереволюционные годы и которые он, без сомнения, победил бы в конце концов, если бы не случилось этой несчастной ошибки.
Характерологический очерк I
Внешний облик М. производил сильное впечатление на окружающих с первого взгляда и приковывал к себе внимание. Бросались в глаза его высокая, несколько угловатая фигура, крупное выразительное лицо с тяжелым подбородком и «страшной силой взгляда», в чертах которого отражалась большая внутренняя напряженность творческой мысли.
Б. Пастернак следующим образом описывает первое впечатление, производимое М.:
Хотя всех людей на ходу, и когда они стоят, видно во весь рост, но то же обстоятельство при появлении Маяковского показалось чудесным, заставив всех повернуться в его сторону. Естественное казалось в его случае сверхъестественным. Причиной был не его рост, а другая, более общая и менее уловимая особенность. Он в большей степени, чем остальные люди, был весь в явлении. Выраженного и окончательного в нем было так же много, как мало этого у большинства. [280]
280
Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1931. С. 96.
И далее:
За его манерою держаться чудилось нечто подобное решению, когда оно приведено в исполнение, и следствия его уже не подлежат отмене. Таким решением была его гениальность. [281]
По своему телосложению (вес около 90 кг, рост около 190 см) М. был человеком физически не слабым, но особой силой не отличался.
При способности М. к длительному напряжению, при его манере работать «запоем», он был способен и к продолжительному физическому напряжению. Рисуя в РОСТА плакаты, что требовало значительной затраты физической энергии и продолжительного пребывания на ногах, М. проявлял удивительную неутомимость. После нескольких часов сна с деревянной колодкой вместо подушки под головой (чтобы не проспать) он вскакивал рано утром и снова до позднего вечера работал, нарисовав таким образом свыше двух тысяч огромных плакатов («Я сам» [282] ). Но все же физической работы М. не любил и, видимо, не имел потребности ею заниматься.
281
Там же. С. 97.
282
«Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей» («Я сам». Гл. «20-й год». С. 26).
Был крайне подвижен. «Володя в детстве был очень подвижной, худощавый, загорелый мальчик». Это качество сохранилось на всю жизнь. Очень любил ходить. Почти все, что написано М., написано им на ходу. Синякова-Асеева говорит по этому поводу: «Писал он всегда на улице: никогда я не видала его за письменным столом». [283] Каменский подтверждает, что М. писал все свои вещи на ходу. «Возможно, – говорит он, – что это была привычка, выработавшаяся вследствие известных бытовых условий». Следует иметь при этом в виду, что М. написано около 250 печатных листов, из которых на прозу (а прозу он тоже обдумывал на ходу) падает не больше 10 %. Потребность в движении у М. была так велика, что, например, выйдя из тюрьмы, он, «как застоявшийся жеребенок», в одной курточке бегал по Садовым, где теперь трамвайное кольцо «Б» (Асеев).
283
Синякова Ксения Михайловна (1900–1985) – жена Н.Н. Асеева. С семейством Синяковых Маяковский познакомился еще в молодости, в 1913 г., и в дальнейшем поддерживал отношения. Стенограмму беседы о Маяковском художницы Марии Михайловны Синяковой, сестры К.М. Синяковой-Асеевой, см. в журнале «Вопросы литературы» (1990, апрель, с. 259–272).
Наряду со всем этим на М., особенно в последние годы его жизни, находили моменты «тишины». По несколько минут он сидел тогда совершенно неподвижно, погруженный в глубокую задумчивость, со взором, устремленным в одну точку – обычно несколько в сторону и вниз.
Ходил М. быстро, размашистыми большими шагами, сильно вынося вперед то левое, то правое плечо. «Очень любил ходить по Москве и знал Москву вдоль и поперек». Асеев вспоминает, что однажды он шел с М. по шпалам из Пушкино в Перловку. «Маяковский, – говорит Асеев, – начал шагать через одну шпалу, я – через две. Так заспорили – кто скорее. Шли громадными шагами, и уже у самой Перловки, когда я начал обгонять, он не выдержал и в азарте – выиграть! – скатился с откоса железнодорожной насыпи». Асеев – небольшого роста, и ему шагать через две шпалы было трудно, как трудно было и М. при его походке и росте шагать через одну шпалу. В этом и заключался интерес соревнования. При всей своей массивности М. был настолько подвижен, что не задумался, как мы видим, лечь на землю, а затем кубарем скатиться вниз, только бы опередить своего не очень рослого, но ловкого приятеля. [284]
284
Ср. в позднейших, датированных 1956 г., мемуарах Асеева: «Как-то ехали вместе к нему на дачу в Пушкино. Вдруг он предложил: сойти на предыдущем разъезде и – вперегонки от семафора до семафора; но идти шагом, шагом какой угодно длины, не переходящим на рысь, на бег. Пари на червонец. Я тогда занимался гимнастикой регулярно и сейчас же принял пари, так как учел массивность фигуры Маяковского и то, что я легок на ногу. Договорились. Сошли с поезда, спрыгнули с площадки платформы и – раз-два-три – приняли старт. Маяковский ушел метров на двадцать, я растягивал шаги, как мог, но сразу было не угнаться за ним. Однако к половине дистанции я подошел вплотную, и дальше мы шли вровень до самого конца. Маяковский потерял на слетевшей шляпе и, пока он нагибался, я обошел его. Потом он вновь нагнал меня, но уже перегнать у него дыхания не нашлось. Кто же выиграл? Решили разыграть в орел-решку. Но дело было не в том. Оказалось, что во время хода я, очевидно, уже слишком расстилаясь и маша отчаянно руками, уронил часы – ремешок что ли расстегнулся. Маяковский осмотрел меня сочувственно и предложил проделать обратный маршрут в поисках за часами. Вернулись, но часов не нашли. Тогда Владимир Владимирович предложил еще раз шагать на спор» (Асеев Н.Н. Владимир Маяковский //Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 410–411).
Все его движения были хорошо скоординированы, быстры и точны. Производивший исследование комбинаторной одаренности М. врач описывает его в момент исследования так: «Рот сжат, глаза прищурены, мимика и поза прицела. Экспериментатор едва успевает щелкать секундомером. Ни одного неправильного поворота, ни одного лишнего движения. Расчет и движения совершенно точны».
В гневе движения М. становились особенно быстрыми и экспрессивными. Он начинал метаться по эстраде, по комнате. А если и стоял на одном месте, то так или иначе двигался всем корпусом. «Маяковский был взбешен. Он так раскачивался, держась за пюпитр, что, казалось, вот-вот перепрыгнет через него и бросится на публику».