Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:

Публикуемые материалы создают портрет Андрея Белого, освобожденный от того идеологического яда, которым по большей части были отравлены критические и литературоведческие работы 1930– х годов. Однако следует отметить и то, что, при всей разносторонности, объемности, масштабности собранных о Белом сведений, авторами очерка оказалась совершенно проигнорирована одна важная сторона его биографии и творчества – антропософская. Напомним, что Андрей Белый с 1912 года и до самого конца жизни был участником антропософского движения. Вряд ли это «упущение» объяснимо только идеологической индифферентностью сотрудников Института мозга. В принципе, имеющиеся в их распоряжении тексты давали достаточно оснований, чтобы говорить о Белом-антропософе. Но антропософское общество в 1923 году было закрыто, в 1931 году за контрреволюционную антропософскую деятельность арестовали практически все окружение Белого – в том числе и информанта А, и информанта Б: К.Н. Бугаева быстро

освободилась из застенков ОГПУ, но только благодаря вмешательству Белого, а давний друг, А.С. Петровский, лишь осенью 1933 года вернулся в Москву после трехлетнего заключения в концлагере (на строительстве Беломорканала). В 1935 году происходил новый, повторный процесс над антропософами… Естественно, что «беседы» на антропософские темы могли не поддержать ни информант А., ни информант Б. Да и Институт мозга, по-видимому, не хотел извлекать на свет эти тайны.

* * *

Мы позволили себе произвести небольшую стилистическую правку текста и сокращения. Не вошли в публикацию «беседы» с К.Н. Бугаевой, посвященные наследственности Белого, так как большая часть сообщенных вдовой писателя сведений вошла в раздел о наследственности.

М.С.

Биографические сведения

Борис Николаевич Бугаев – Андрей Белый – родился 14 октября 1880 г. в Москве, в доме Рахманова, на углу Арбата и Денежного переулка. [349] Материальные условия в течение детских лет благоприятные. Точно установить, когда начал ходить и говорить, не удается. Есть указания на то, что говорить начал около года.

349

Сейчас в бывшем доме Рахманова (Арбат, 55) находится «Мемориальная квартира Андрея Белого» (отдел Государственного музея А.С. Пушкина).

Из событий раннего детства необходимо указать на перенесенные в возрасте трех лет корь и тут же после нее скарлатину. Это обстоятельство имеет особое значение потому, что наиболее ранние воспоминания Б.Н. связаны именно с этими, перенесенными им в раннем детстве заболеваниями. Он пространно описывает свои переживания, связанные с состоянием бреда, и придает им исключительно большое значение в смысле влияния их на дальнейшее формирование его психики.

Приведем несколько цитат из его книги «На рубеже…»:

Скарлатинный бред – моя генеалогия; еще я не верю в мирность и безопасность поданной яви, которой изнанка – только что пережитый бред; я удивляюсь силе воспоминаний о пережитых бредах в эти шестьдесят дней; она сложила морщину, которую жизнь не изгладила; выгравировался особый штришок восприятия, которого я не встречал у очень многих детей, начинающих воспоминания с нормальной яви, а не с болезни; особенность моей психики в усилиях разобраться между этой, мирной картиной детской и тем мороком еще недавно пережитого. [350]

350

Белый Андрей. На рубеже двух столетий / Вст. ст., подг. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1989. С. 182.

И далее:

Я напуган болезнью; и меня посещает она еще в страшных снах; впоследствии я поступаю совсем удивительно: я научаюсь вспоминать во сне, что это – сон и что из него можно проснуться; я во сне кулаками протираю глаза; и выныриваю из сонной опасности в мир яви; и это умение проснуться (я его поздней потерял) указывает на самообладание и трезвость, совмещающиеся с исключительной впечатлительностью и пылкостью фантазии. [351]

Любопытно, что свое символистское восприятие мифа Б.Н. сводит к этим же первым проблескам сознания, складывавшимся в жару болезни:

351

Там же. С. 183.

В усилиях связать явь детской с воспоминаниями о бреде… – я уже символист; объяснение мне – миф, построенный на метафоре; слышу слова: «Пал в обморок». И тотчас сон: провалилась плитка пола детской; и я упал в незнакомые комнаты под полом, которые называются «обморок». Так я стал символистом. [352]

В связи со всем вышеизложенным обращаем внимание на необыкновенно рано появившуюся способность запоминания: «Природа наделила меня необыкновенно длинной памятью; я себя помню… на рубеже третьего года (двух лет!) и помню совсем особый мир, в котором я жил» (ненапечатанное предисловие к повести «Котик Летаев»). [353]

352

Там же. С. 182.

353

Имеется в виду предисловие к планировавшемуся в 1928 г. переизданию повести «Котик Летаев» в «Никитинских субботниках».

Этот издательский проект не осуществился, «Предисловие…» было опубликовано А.В. Лавровым в 1988 г. (см.: Русская литература. 1988. № 1).

В качестве иллюстрации исключительно раннего появления памяти приводим следующий отрывок, представляющий также большой интерес с точки зрения характера восприятия мира, как он рисуется трехи четырехлетнему ребенку:

Обычно дети себя вспоминают уже четырехлетними: трехлетний период виден лишь в смутных, отдельных образах; я же встретил свои три года и провел свое трехлетие в твердом уме, в трезвой памяти и без перерывов сознания; и я же помню свое четырех-пятилетие; должен сказать, что с четырех лет исчезает бесследно, на всю жизнь ряд интереснейших, неповторимых переживаний; и кто пробуждается к сознанию позднее, тот ничего не знает уже о целом пласте переживаний; тот пласт, который подается сознанию ребенка, вступающего в третий год жизни, в отличие от воспоминаний четырехлетнего так характеризуем: представьте ваше сознание погруженным в ваше подсознание; представьте его несколько ослабленным от этого, но не угасшим вовсе; невероятная текучесть характеризует его; объекты подсознательных, растительных процессов, жизнь органов, о которой потом мы уже ничего не знаем, проницая психику физиологией, самую эту физиологию мифизируют весьма фантастически; я копошусь, как бы в другом мире, переживаю предметную действительность комнаты, не как ребенок, живущий в комнате, а как рыбка, живущая в аквариуме, поставленном в комнате; представьте себе эту рыбку сознающим себя ребенком, и вы поймете, что действительность ему подана как сквозь толщу воды. Четырех лет ребенок уже вылез из аквариума; и тот, кто проспал свою трехлетнюю жизнь и проснулся к жизни четырехлетним, уже никогда не переживет того, что он бы мог пережить, если бы память у него была длиннее и сознание сложилось ранее.

Третий год жизни по отношению даже к четвертому, пятому неизмеримо растянут. [354]

Чрезвычайно существенным моментом, воздействовавшим на формирование его психики в период раннего детства, является конфликт между родителями. Уже с четырехлетнего возраста он осознает себя как объект борьбы между отцом и матерью. [355]

Меня раздирают на части; я вновь перепуган до ужаса; я слышу слова о разъезде; я слышу: кто-то матери предлагает развод с отцом; но отец не отдает меня и мать из-за меня остается в доме8.

354

Белый Андрей. На рубеже двух столетий. С. 183–184.

355

Николай Васильевич Бугаев (1837–1903) и Александра Дмитриевна Бугаева (урожд. Егорова; 1858–1922).

Я был цепями, сковавшими их; и я это знал всем существом четырех лет; и нес «вину», в которой был неповинен. Оба нежно любили меня: отец, тая экспансию нежности, вцелился в меня ясностью формулы; мать затерзывала меня именно противоречивой экспрессией ласк и преследований, сменявших друг друга безо всякого мотива; я дрожал и от ласки, зная ее эфемерность; и терпел гонения, зная, что они – напраслина. [356]

И я жил в ожидании конца мира с первых сознательных лет; и это ожидание угомонилось лишь после десятилетия.

356

Там же. С. 97.

Первые впечатления были: рубеж между отцом и матерью; рубеж между мною и ими; и – кризис квартиры, вне которой мне в мире не было еще мира; так апокалиптической мистикой конца я был переполнен до всякого «Апокалипсиса». [357]

Вот несколько цитат, ярко рисующих противоречивость влияний, оказываемых на него родителями:

Отец влиял на жизнь мысли во мне; мать – на волю, оказывая давление; а чувствами я разрывался меж ними.

А отец без матери уже меня накачивает «рациональными ясностями». [358]

357

Там же. С. 99.

358

Там же. С. 185.

Любовь матери была сильна, ревнива, жестока; она владела мной, своим «котенком», своим зверенышем. [359]

Между гусаром и цепкохвостой обезьяной в виде «Бореньки-доцента» рвалась моя жизнь: в центре разрыва образовывалась торичеллиева пустота, черное ничто; но этим центром было «Я» ребенка; и «Я» – падало в обморок; начинались кошмары: я кричал по ночам; был призван доктор; он заявил: «Не читайте ему сказок: у него слишком пылкая фантазия!» [360]

359

Там же. С. 98.

360

Там же. С. 103.

Поделиться с друзьями: