Можжевеловый холм

Её «Вольво» был припаркован у лестницы, и эта машина была такой же загадкой, как и моя съёмщица. Это была более новая модель, а «Вольво» не были совсем уж дешёвыми. Почему же она выживала на дешёвой еде и мелочи?

Это не моё дело.

Я прилетал на помощь Джинне все эти годы назад, когда мне следовало заниматься своими гребаными делами. Урок усвоен.

Припарковавшись на ближайшем к моей двери месте, я направился внутрь. До зимы я должен был разрешить ситуацию с парковкой, чтобы обе наши машины не оставались на улице в снегу, но пока что оставлять машину снаружи означало ещё один способом держать дистанцию.

В доме было тихо. На кухне витал запах макарон с сыром. Я подошёл к холодильнику, достал ещё одно пиво, а затем удалился в гостиную, чтобы посмотреть телевизор до темноты.

Обилие окон означало, что когда солнце начало садиться за гребень Можжевелового холма, я любовался им со всех сторон. Розовый, оранжевый и голубой цвета каскадом падали на стены, угасая с каждой минутой, пока на их место не пришло серебристое сияние лунного света.

Это должно было расслабить. Фильм номер один на «Нетфликс» должен был помочь мне сконцентрироваться. Это должно было стать моим убежищем, но с того дня, как Мемфис переехала сюда, она постоянно пребывала в моих мысли. Отвлекала.

Готовила ли она ужин? Спит ли она? Было ли место достаточно просторным для неё? Искала ли она другую квартиру? Хотел ли я, чтобы она нашла другую квартиру?

Да. Она должна была съехать. Мы не могли делать это вечно, верно? Мне нужно было вернуть свой дом. И всё же мысль о том, что она будет в городе одна, не давала мне покоя.

Она не была моей ответственностью. Она была взрослой женщиной, взрослой, способной жить одной. Ей было двадцать пять, столько же, сколько Элоизе. Почти столько же, сколько Лайле и Талии, которым было по двадцать семь. Чувствовал ли я необходимость держать своих сестёр рядом? Нет. Так почему Мемфис? И где, чёрт возьми, были её родители? Что случилось с теми братьями и сёстрами, о которых она упоминала?

Я уставился на телевизор, понимая, что посмотрел почти весь триллер и ни черта не понял, о чём он.

— Боже.

Беспокойство кольнуло меня под кожей. Я соскочил с дивана, пошёл в спальню за парой тренировочных шорт, а затем скрылся в тренажёрном зале, который я оборудовал в подвале.

После часа, проведённого попеременно на беговой дорожке и с грушей, я поднялся по лестнице, обливаясь потом. К счастью, тренировка принесла свои плоды, и моя энергия иссякла, поэтому я направился в душ.

В последние несколько недель сон был скудным. Последний крепкий восьмичасовой сон был до переезда Мемфис. У Дрейка были большие лёгкие, и, хотя я должен был спать с закрытыми окнами, каждую ночь мне становилось слишком жарко, и я открывал окна, сколько себя помню.

Надев боксёры, я забрался в кровать, выключив свет на тумбочке. Моя голова коснулась подушки, и, когда лёгкий ветерок пронёсся по комнате, усталость взяла верх.

Но, как и в течение нескольких недель, мой сон был нарушен воплем маленького мальчика.

Я резко проснулся и провёл рукой по лицу, прежде чем взглянуть на часы рядом с прикроватной лампой. Четырнадцать минут третьего ночи.

Он спал дольше обычного. На прошлой неделе он разбудил меня около часа ночи. А может, он уже час как проснулся, а я просто слишком устал, чтобы заметить.

Я зарылся лицом в подушку, желая, чтобы сон пришёл снова. Но когда плач продолжился, отдаваясь эхом в темной ночи, я понял, что буду бодрствовать, пока он не остановиться.

— Блять.

Этот ребёнок был решительным, надо отдать ему должное. Пока я лежал на спине, глядя в залитый лунным светом потолок, он плакал и плакал.

Если здесь было шумно, то насколько громко было в лофте? Я не спал, но и Мемфис тоже. Хотя она старалась каждый день, никакая косметика не могла скрыть тёмные круги под глазами.

В голове всплыл образ Гриффина, держащего на руках Хадсона. Потом другой ребёнок, другая пара рук из прошлого. То, что я не позволял себе вспоминать.

Крики Дрейка нарастали, один за другим, всё громче и громче, минута за минутой, ночь за ночью, пока не стало казаться, что он зовёт меня. Хватит. Я не мог лежать здесь и ничего не делать.

Я сбросил простыню и выскочил из кровати, остановившись у гардероба, чтобы надеть футболку. Затем я направился к двери, не забыв обуть шлёпанцы, чтобы не поцарапать подошвы ног о гравий.

Ночной воздух был прохладным на голой коже моих рук и ног, когда я пересекал подъездную дорожку. Я поднялся по лестнице, преодолевая по две ступеньки за раз, прежде чем я мог усомниться в правильности своего решения, и постучал.

Загорелся свет, осветив стеклянное окошко в двери. В стекле показалось лицо Мемфис, её карие глаза широко открыты и заплыли слезами. Она выглядела прекрасно. Она всегда выглядела прекрасно. Но сегодня она, похоже, держалась на волоске.

Она вытерла щеки, прежде чем открыть замок.

— Мне так...

— Не извиняйся, — я шагнул внутрь и снял обувь, затем протянул руки, помахав одной. — Передай его.

— Ч-что? — она отстранилась, выставив плечо между мной и своим ребенком.

— Я не собираюсь причинять ему боль. Я просто хочу помочь. — Может быть, этому ребёнку нужна была ещё одна пара рук. Другой голос.

Она моргнула.

— А?

— Слушай, если он спит, сплю я, ты спишь. Может, мы просто... попробуем что-нибудь другое? Позволь мне немного походить с ним. Возможно, это не будет иметь значения, но, по крайней мере, ты сможешь передохнуть.

Плечи Мемфис опустились, и она посмотрела на своего плачущего сына.

— Он не знает тебя.

— Есть только один способ исправить это.

Она колебалась ещё мгновение, но, когда Дрейк издал очередной вопль и пнул своими крошечными ножками воздух, она переместилась в мою сторону.

Передача была неловкой. Её руки, казалось, не хотели отпускать его, но в конце концов, когда я взял его на руки, прижав к локтю, она отстранилась. Её плечи оставались неподвижными, когда она обхватила себя руками и едва давала мне достаточно места, чтобы дышать.

— Я не уроню его, — пообещал я.

Она кивнула.

Я шагнул мимо неё, пройдя вдоль лофта. Мои босые ноги утопали в плюшевом ковре, и только когда я пересёк комнату, я наконец-то внимательно посмотрел на ребёнка на руках.

Господи, это была плохая идея. Действительно чертовски плохая идея. О чём, чёрт возьми, я думал? Он продолжал плакать, потому что да, он не знал меня. И это было слишком похоже. Слишком тяжело.

Единственное, что удерживало меня от того, чтобы броситься наутёк, были его волосы.