Мрачные ноты

Спонтанная и крайне странная потребность зарождается в моей груди, прорастая из самых потаенных глубин моего существа. Потребность доставить Эмерику удовольствие, познать ту самую силу, дарующую ему власть.

Я отвожу его ногу, лежащую на колене, пока та не оказывается на полу. Он приподнимается с места, но я останавливаю его, положив руки на его крепкие словно камень бедра. Затем опускаюсь на колени между его расставленных ног.

— Айвори, — предупреждающе рычит он, когда его рука оказывается у меня в волосах.

Преисполнившись решительностью, я впервые касаюсь его члена через ткань брюк.

— Я хочу попробовать это.

— Черт. — Его резкий выдох эхом разносится по огромному пространству зала. Хватка в моих волосах крепчает, неся за собой щиплющую боль. — Только не здесь.

Если мы потратим время на дорогу до его дома, то я растеряю все самообладание. Я презирала ощущение мужчины в своем рту после того, как Лоренцо провернул подобное со мной. Рвотные позывы, невозможность дышать и тотальное унизительное чувство от чего-то мерзкого, брызнувшего мне на язык...

Я хочу, чтобы с Эмериком все было иначе. Желаю, чтобы он показал мне, каково это — действовать по зову собственной природы.

Замкнутая в кольцо его железных мышц торса и ног, я скольжу рукой по его пульсирующему твердому стволу.

— Я готова быть у тебя в ногах. Преклоняться пред тобой. Исполнять любое твое желание. Просто... позволь мне это.

— Разрази меня гром. Как, черт возьми, я могу сказать на это «нет», — с его губ срывается глубокий, хриплый звук.

Намотав мои локоны себе на кулак, Эмерик окидывает взглядом зал, останавливаясь на закрытых дверях.

Вспоминает ли он в этот момент о Джоанне и о том, как их застукали?

Вечер пятницы. Время за семь вечера. Должно быть, в Кресент-холле нет никого кроме нас, да никто и не приходит в театр во внеурочные часы. Но даже если эти двери распахнутся, я поднимусь с колен раньше, чем кто-нибудь заметит нас. К тому же, в тусклом свете видна лишь моя спина, Эмерик же полностью скрыт в тени.

Я знаю, что он делает такие же выводы, прежде чем дать мне добро.

— Возьми его, — полушепотом рычит Эмерик.

Все внутри меня трепещет, когда я расправляюсь с ремнем и молнией на его брюках. Мои руки дрожат, а рот наполняется слюной.

Его тело расслабляется, но кулак в моих волосах сжимается крепче. Эмерик приподнимает бедра, свободной рукой освобождаясь от брюк. К тому моменту, когда его налитые яйца освобождаются от оков брюк, все мое естество изнывает от желания прикоснуться к нему.

В тусклом свете вырисовываются очертания его внушительных размеров члена: длинного, красивого, с пульсирующими венами. Мои руки тянутся к нему, и вскоре пальцы сжимаются вокруг толстого основания.

Эмерик тянет меня за волосы, запрокидывая мою голову и пристально всматриваясь в лицо своими чуть заметно сверкающими в полумраке голубыми глазами.

— Как только ты захочешь, чтобы все это прекратилось, просто подними руку вверх.

Это значит, что у меня не будет возможности ничего сказать? Проблески страха зарождаются во мне, но я отгоняю их. Во мне достаточно сил, чтобы позволить себе быть беззащитной рядом с ним.

Он убирает пальцы из моих волос и кладет обе руки на подлокотники, сжимая их.

— А сейчас отсоси мне.

Удобнее расположившись на коленях перед ним, чувствуя дрожащими пальцами короткие волосы на его лобке, я опускаю голову и скольжу щекой по всей длине его ствола, вдыхая запах, целуя и наслаждаясь ощущением стальной твердости плоти, заключенной в шелк кожи.

Тело Эмерика заметно напрягается в кресле.

Проводя носом по пульсирующей плоти, я втягиваю аромат мужчины, которому всецело доверяю, позволив ноткам древесного мускуса проникать глубоко в легкие.

Его тяжелое дыхание прерывается стоном, и он шире раздвигает ноги, вынуждая брюки практически трещать по швам.

— Прекращай играться с ним и отсоси.

Игриво улыбнувшись, я провожу языком по головке члена, срывая очередной стон с губ Эмерика. Вид побелевших костяшек его пальцев, вцепившихся в подлокотниках, разжигает пожар между моих ног. Резкий толчок его члена между моих губ заставляет меня гореть. Его удовольствие — мое удовольствие.

Посасывая и играя языком с головкой, я тянусь рукой к его яйцам, чтобы помассировать их пальцами. Затем закрываю глаза и принимаю член глубже.

— Черт, да! — рычит Эмерик. — Вот так. Глубже. Работай языком. Хорошо. — В его ногах появляется дрожь. — Боже, Айвори. Вот так отлично.

Вдохновленная его похвалой, наращиваю темп, отсасывая интенсивнее. В те моменты, когда он не отвлекается на дверь, Эмерик наблюдает за мной, считывая наслаждение от процесса на моем лице, и я чувствую это. Похотливые желания, затуманивающие его разум, заводят меня практически так же сильно, как и его неискоренимое стремление контролировать ситуацию. Используй слюну. Оближи головку. Работай рукой. Заставь меня кончить.

Святые угодники, этот мужчина, он просто не может позволить себе расслабиться и наслаждаться минетом. Полушепотом, но резким тоном, он требует исполнения всех его прихотей, руководя каждым моим движением. Соси быстрее. Возьми глубже. Высоси все.

Он помешан на контроле, но я предвидела это. За это я люблю его. Его дерзкий сквернословящий рот, а также его повелительный тон заставляют мои губы покалывать, а соски твердеть.

Распрощавшись с остатками самообладания, Эмерик не намеревается давать мне поблажек. В неистовом порыве, он хватает меня за волосы и резко подает мою голову вниз. Рвотный позыв не заставляет себя ждать, я пускаю слюни, хватая ртом воздух. Сладострастный стон вырывается из его груди, когда он начинает двигаться резче и проникать глубже, интенсивно двигая бедрами. Из моих глаз брызжут слезы, и я реально испытываю недостаток кислорода, крепче цепляясь пальцами за ткань его брюк.

Обе руки Эмерика лежат на моей голове, в то время как он прижимает мое лицо к своему паху, а его член упирается мне в горло.

— Черт подери, просто подними руку, и я остановлюсь, — хрипит он.

Мои руки свободны. Я могу поднять их в любую секунду, и Эмерик отпустит меня, прекратив эту пытку. Ощущение такой власти ломает что-то внутри меня.

Я не хочу этого. Всем своим нутром испытываю потребность в том, чтобы он имел мой рот: неистово, жестко, как ему вздумается. Возможно, это все от того, что Эмерик и так долго сдерживал себя, держал себя в узде ради меня, и таким образом я стремлюсь отблагодарить его. А может быть, просто жажду этих ощущений — чувствовать, что я всецело принадлежу ему и растворяться в нем.