Мрак космоса

– Во истину чудеса, - прошептали его губы.
– Шеф, ты живой?

Костров спрыгнул с койки, потянулся, поправил большие трусы, и спокойно сказал:

– А, как же?

– Номер 614 007, Стивен Бернс.

На платформу не спеша вылез Седой. Увидев Кострова радостно улыбнулся и, раскинув руки, вошел во внутрь клетки.

– Шеф!

– Номер 684 901, Роберт Колик.

Джим проворно вылез из люка, театрально отжимаясь на руках, водя в разные стороны подслеповатыми глазами.

Дьюпен не умолкал. Их камера набилась зеками, стала заполняться соседняя. Людей привезли действительно много.

– Земляки?
– шутил сержант Васильев, видя, как первые трое столпились возле Кострова, - заключенный 713 463!

– Сэр, да, сэр!
– гаркнул Костров.

Охранник довольно хмыкнул:

– В веди в курс дела новеньких.

Био внес два садка в руках. В каждой ячейке стояли порционные блюда пищи.

– Первый раз бесплатно!
– Заговорщески подмигнул Васильев. И пошел к поезду. Дьюпен включил лазерную охрану и помахал рукой.

Джим осторожно приблизился к садкам. Открыл верхнею тарелку.

– Еда!!

Все шелохнулись, кроме Кострова. Андрюшка трогательно зевнул. Мужчинки такие предсказуемые.

– Не отравленная?
– спросил Седой у Виталика, тот отрицательно покачал головой.

– Накрывай, Джим!!

– Иё-хо-хо-хо!

– Что здесь происходит? Бесплатная еда - это слишком подозрительно, - изрек из себя Фазер густым басом. Стали садиться за стол. Один только Андрюшка продолжал сидеть на койке, разглядывая ногти на ступнях.

– Куда мы попали, Шеф? Где остальные?

– Все здесь. Гном в лазарете, пять отправились на тот свет.

– А, ты раздобрел! Пузо наел, цепочка на шеи…Тоже такую хочу! Красивое плетение. Хорошо живешь!

– Не волнуйся! Тебе то же выдадут такую цепочку!
– зевнул Костров.

– Да рассказывай, не тяни!
– попросил Седой изумленно глядя в тарелку, в которой плескался жирный борщ.

– Особо нечего рассказывать. Работаем спасателями-аварийщиками. Опасно, но платят хорошо: за операцию скашивают основной срок и кормят до отвала.

– Лафа!

– Жизнь!!

– Хорошая жизнь, - согласился Костров, - только короткая.

– Пять человек. Разве много?

– Пять из восьми - много, - прогудел Фазер. – И Гном в лазарете, на ногах фактически двое.

– И по много скашивают?

– Зависит от сложности операции. Максимум пять, минимум год. Семь лет самый больший результат, который я получил. Что-то будет раз вас прислали. Мы долго одни справлялись.
– Костров кивнул на Андрюшку.

– Что за парень?

– Я не парень!
– обиделся Андрюшка и горделиво скинул подбородок, по шире открывая глаза.

– Василиса?!
– шепотом спросил Седой. – Я думал ее убили!

Костров кисло кивнул:

– Эта выжила.

– Я не «Василиса» и я всё слышу!

– Ух, ты!

– Курорт!

– Ага! Лето и море!

– И девочка!
– Андрюшка довольно улыбнулся. Наконец то внимание! От неприступности Кострова можно было сойти с ума. Теперь тоска прочь.

– И сколько у тебя минусов в общей сложности?
– поинтересовался Фазер, чинно работая ложкой. Седой по-волчьи посматривал на целые две порции.

– Раздели моё, - сказал ему Виталик и ответил негру, - минус тридцать четыре года.

Заключенные застыли. Потом загремели ложками, чистя тарелки. Седой делил порцию.

– Нормально… Я бы уже вышел, - сказал Фазер, - мне сидеть семнадцать лет.

– А, мне восемь, - хмыкнул Джим.

– А, мне три пожизненных, - равнодушно сказал Костров и снова зевнул.

Ко всему быстро привыкаешь. Виталик снисходительно смотрел на Седого, как тот блаженно ерзает мытым телом по чистому постельному белью. Он занял соседнею верхнею койку. Двухяросные кровати сдвинули в середину и, по бокам стало просторнее.

Свет погас на половину. Первое время казалось, что при таком освещении уснуть невозможно. Открываешь глаза и видишь напротив желтый плафон. Со временем такую мелочь перестаёшь замечать.

Показалась голова Фазера. Он был похож на обгорелую спичку.

– Можно к вам?

Виталик сел, поджал ноги под одеялом, сказал:

– Залазь.

Фазер лег в ногах, скрючившись, подпирая руками тело. Осмотрелся. Сверху вид интересней. Джим что-то рассказывал Андрюшке и, тот радостно похрюкивал, пододвигаясь с каждой удачной и не очень удачной шуткой, ближе и ближе. Политолог поморщился. Джим казалось не замечал нарушения внутреннего пространства. Его давно никто не слушал, так внимательно и восторженно. Оказывается, он отличный рассказчик. Не знал про такой чудесный дар.

– Не могу заснуть под такой концерт, - сказал Фазер, устало теребя переносицу. Пальцы с широкими ногтями собирали в складки черную кожу.

– А, кто может?
– возразил ему Костров, чувствуя прилив злости. – И это ещё не концерт.

Фазер вздохнул. Седой хохотнул. Костров забубнил под нос ругательства.

– Завидуйте! Завидуйте!
– заторжествовал Андрюшка. Джим поправил очки. Невинно спросил:

– А, что происходит?

– Что ты об этом думаешь?
– спросил Фазер, обращаясь к Кострову.

– Дисциплина нужна, порядок! Завтра зарядка и статические нагрузки на мышцы. Любое желание можно подавить физическими нагрузками!!

– Да я не о нем. Не о желании, - сказал негр, морщась.
– Сомнения меня берут. Больно как-то гладко. Нереальное поощрение, льготы убийцам - не может наше государство пойти на такие смягчающие меры. Подозрительно.

– Почему?
– удивился Седой, неотрывно наблюдая за Джимом. Друг рассказывал какие у его бабушки растут огурцы в теплицы, а Андрюшка хлопал глазами, положив одну руку себе на сердце – умиляясь трогательному рассказу, другой гладя товарища по ноге. Ласково и очень нежно. Боясь вспугнуть.

 - Тогда зачем нас сажать? Чтобы через месяц выпустить? Любой может набрать нужное количество минусов.

– Как показала практика - не любой, - возразил политологу Виталик, - не все космонавты. А работа связана всегда с открытым космосом или сильно зараженным участком. С отходами, переработкой, утечкой. Сам же вроде рассказывал? Всё, правда. Постоянный риск. Любой киборг стоит денег и для него ещё программы надо составлять, а любой зек ничего не стоит. И будь уверен: нужное количество минусов ты не наберешь. Последняя операция тебя обязательно доконает. Мы никто! Мы все сдохнем. Вот, что я думаю.