Мстислав

В, Чернигов въехал в сумерках. На княжьем дворе выбрался из саней, размял ноги. В сенях горели факелы. Увидел Добронраву. Она ни о чём не спросила, только сказала:

–  Баню истопили, попарься с дороги, чаю, замёрз…

В бане парко. Разоблачился Мстислав, полез на полок. Отрок обдал горячей водой, распарил веничек, принялся хлестать князя, а когда тело сделалось красным, плеснул на раскалённые камни кваса. Пар и хлебный дух обволокли парилку. Мстислав почувствовал блаженную истому.

Из бани до опочивальни добрался, выпил ковшик холодной медовухи, лёг. И последнее, о ком подумал, перед тем, как заснуть, была Добронрава. Никто так не понимал его, как она.

Вспомнились слова киевской боярыни Матрёны: «От добра добра не ищут». А может, он, Мстислав, от добра добра ищет?

Поутру открыл глаза, за оконцем день начался. В хоромах суетились, слышались голоса. Мстислав сел, свесив ноги. Настроение хорошее, и на душе никакой тревоги. Будто и не было того, что так давило гнетом, ощущение такое, словно от болезни избавился. Так умирающий чувствует себя, когда от него отступает смерть.

Кликнув отрока, чтоб нёс во двор рубаху и рушник, в одних портах, обув ноги в валенки, выскочил во двор.

Отыскав нетоптаный снег, растёрся, не чувствуя мороза, вытерся, натянул рубаху.

За трапезой был весел, шутил:

–  А что, Добронравушка, усидишь ли в седле? Дорога-то дальняя. Чать, в Тмутаракань намерились.

Княгиня улыбалась, давно таким князя не видела.

От стола отошёл, сел с тысяцким подсчитывать, сколько чего в скотницах. Проверяли по книге учётной, какая у боярина Димитрия хранилась. Потом отправились воочию поглядеть, чем скотница богата.

В клетях сухо, пахло пушниной. В ларях бережно уложены шкурки норок и куниц, соболя и горностая, белок и выдр. А на колках, по бревенчатым стенам развешаны медвежьи и волчьи шкуры.

Мстислав вытащил шкурку горностая, подул на мех, поерошил и, отряхнув, сказал:

–  По лету гостям иноземным продадим.

Осмотрели иные богатства. В кованых ларцах хранилось золото и серебро, каменья дорогие, деньги разной чеканки.

Скотницу покинул довольный:

–  Знал, в надёжных руках казна черниговская, боярин Димитрий.

Ещё одна долгая, морозная зима минула, с заносами, сугробами, с метелями и солнечными, искрящимися днями. Была она сытая, а потому и с весёлыми, щедрыми праздниками… Ветер повернул из степи сырой, тёплый, съедал снег, и, несмотря на ночные заморозки, в апреле-пролётнике снег сохранился разве что по глубоким оврагам да местами в лесной глухомани.

Поредели стожки под стенами, и на лужках, на лесных полянах пробились робкие подснежники, на выгревах проглянула зелень. Прошлогодний лист в лесу пах грибами, а на ветках ивы набухли клейкие почки.

О поездке в Тмутаракань Мстислав не заговаривал, молчала и Добронрава, В тёплые дни князь велел тысяцкому нарядить людей на поиск хорошей глины и строить за городом сушилки и печи для обжига кирпича.

Но однажды, за вечерней трапезой, когда за столом сидел Хазрет, Мстислав сказал ему:

–  Отберу сотню гридней, в Тмутаракань пойдём. Без обоза, что нужно, приторочим на поводных коней. В мае- травне выступим…

К поездке готовились основательно. Путь не близкий и опасный, не менее двух десятков дней займёт. Сушили сухари, солили и вялили мясо, рыбу, сало вепря, а в кожаные мешки ссыпали крупу. Даже дрова не забыли, где их в степи сыщешь?

Не верилось Добронраве, что скоро она увидит море и Тмутаракань. Представляла, как ранним утром уйдёт далеко за город, ляжет на песок и будет слушать, как кричат чайки, а потом, накупавшись вдосталь, смотреть, как море лижет песок, пенятся волны и резвятся дельфины.

Не раз, бывало, когда она купалась в море, заплывая далеко от берега, стая приближалась к ней. Дельфины касались её тела, играли.

Добронрава давала им имена. Возвращаясь с лова, она звала их, кормила мелкой рыбёшкой.

Десять лет минуло, как Добронрава покинула Тмутаракань, но ей кажется, она узнает там каждый поворот берега, каждый камень…

Мстислав приехал в обжу накануне отъезда в Тмутаракань, но Оксана ушла на пасеку. Князь отправился навстречу. Шёл знакомой тропинкой, лесом, мимо озера. День солнечный, но в лесу прохладно. Щебетали птицы, и глухо стучал дятел на сухостое. Ивы у озера распустили серёжки, ветки к самой воде провисли. В детстве Мстислав делал из молодых веток ивы свистки. Было ли это, думал Мстислав. Мимолётно промчалась жизнь, будто и не было её. Не успел оглянуться, годы на закат повернули…

Оксана услышала хруст сухой ветки, потом шаги. Отошла в сторону, встала за кустарник. Увидела Мстислава и поняла, проститься приехал. К чему? Ещё тогда, на Масленой, она решила, что это будет их последняя встреча.

Князь прошёл, не заметив Оксаны. Она не стала возвращаться в обжу, решила дождаться, когда Мстислав уедет.

Старик, увидев князя, удивился:

–  Неуж ли не повстречал её? Была недавно. Слышь, пчелы облёт делают?

Не став слушать старика, Мстислав заторопился. Шёл, гадал, где разминулся с Оксаной, а когда её и в обже не оказалось, неожиданно догадался: она избегает встречи.

Вскочил на коня, не попрощавшись с хозяином, с обидой покинул обжу.

Был поздний час, догорала последняя заря, когда десятник Пискун заметил, как степью к заставе катет с десяток печенежских кибиток, а позади - табун коней и стадо. Обочь ехало несколько верхоконных печенегов.

Кмети закрыли дорогу. От веж к десятнику подскакал пожилой печенег. Поправив войлочный колпак, слез с коня. Печенег сказал по-русски, что он бывший сотник хана Булана, покинул улус и со своим родом переселяется в землю черниговского князя.

Почесал Пискун затылок, с трудом соображая, что ему поделать с печенегами, да и решил, пусть с ними разбирается боярин Роман.

СКАЗАНИЕ ПЯТОЕ

И сказал Он, когда ты закончишь свой бег по жизни, то придёшь на Мой суд. Но прежде чем встать передо Мной, суди себя своим судом. По правде, по кривде ли жил?