Мстители двенадцатого года

— Ну уж… вы уж… вся саква… — И твердо отвечает: — Никак нет, ваше благородие! Не вся, место еще есть.

— Неси!

— Ветрено больно, — опасается Волох. Полотнище палатки и впрямь дергает сухой осенний ветер.

— Нет, ты понимаешь, Алексей, — кипит самоваром князь, — он утаил от своих командиров добытое в бою! А сейчас еще боится, что его унесет ветром.

— Ну уж в бою, — улыбается Алексей. — Батюшка, у нас не об водке сейчас речь.

— Об водке никогда сказать не лишне. — Грозно взглянул на Волоха. — Ступай! И пустым не смей вернуться!

— А сапоги, ваше благородие?

— Об траву оботру! Пошел! — пересел к столику, поближе к сыну. — Так что там Шульц?

— Ежели Шульц все исполнит в точности, француз клюнет. Тем более, что шибко зол на казаков. — Алексей перевернул многострадальную карту, взял перо. — Здесь, на взгорочке, поставит орудия, все три, и начнет тупо бомбардировать «казачий бивак». Зарядов жалеть не станет. А потом бросит в атаку всю свою конницу.

— Сколько сабель у него?

— С разведки донесли — до батальона.

— Много, — вздохнул князь.

— Много, — согласился, нетерпеливо кивая, Алексей. — Но станет мало. Вот этот лужок перед рощей, он не лужок — болотце. Пеший пройдет, верховой увязнет.

— А как же вы проехали?

— Так поутру, батюшка, приморозило. Резервный полк как раз к полудню подойдет. Пока артиллерию развернет, в самый раз будет.

— Ну не больно-то, — старый князь скребет подбородок. — Как передние увязнут, задние опомнятся. — Ударил ладонью в стол. — Не перечь отцу!

— Не опомнятся, батюшка. Они широко пойдут, вразбежку, чтобы бивак охватить да поживиться. А мы со стороны дороги пехотой их отрежем — кого перебьем, кого захватим.

— Дельно, Алешка. Но не забывай: в бою, как ни планируй, всякие перемены не в лад случаются.

— Я в резерве Буслаев взвод буду держать.

— Удержишь ли? Горяч Буслай. И молодцы у него горячие.

— А вы ему, батюшка, от себя накажите. Он вас уважает.

— Уважает, — буркнул князь. — А должон бояться.

— Гусар никого не должен бояться, батюшка. Ни противника, ни командира.

— Ишь ты! — князь тронул непослушный ус. — Поумнел. Как повоевал под моей рукой, так и поумнел. Да где ж этот чертов Волох? Ни сапог от него не дождешься, ни водки.

Тут же вошел «чертов Волох», держа за руку крестьянскую девчонку лет пяти — в рванье, со спутанными в колтуны волосами, босую — ступни красные, вроде гусиных лап.

— Это что за чучело? — воззрился с изумлением князь. — Тебя, пропойца, за чем посылали? Кто такая?

— Так приблудимши. Девчонка, ваше благородие.

— Вижу, что не конь. Тебя как звать?

— Настея, — проговорила, робея, непослушными от холода губами.

— Чья ж будешь, Настея?

— А ничья, барин.

— Мамка твоя где?

— Нету мамки, побили.

— Кто побил?

— Солдаты.

— А папка что ж? — Князь заметно наливался гневом.

— Папку тож. — Девочка переминалась с ноги на ногу, поджимая то одну, то другую. Князь подхватил ее и посадил рядом с собой на койку. — Стали мамку забижать, папка их коромыслей, а они его саблями. Потом мамку забидели и тоже порубили. А я убегла.

— Не догнали?

— Не, я спряталась. А посля к баушке пошла, в Калиновку. Да заблудилася.

— Волох! Отведи девчонку к Александрову. Пусть они с Парашкой отмоют ее, накормят да оденут как-нито. Понял? А потом — в обоз, что ли?

— Слушаю, ваше благородие. В полном виде будет сполнено. — Он пропустил девочку вперед, откинул полог, обернулся: — А водка туточки, возля порога, на холодку. — Вздохнул чему-то.

— Видишь, Алешка, каков у нас враг? — Помолчал сурово, опять ус потрогал. — Завтра, поручик, не стремись пленных брать. Кормить их еще…

…К вечеру Параша привела девочку:

— Просилась доброго барина посмотреть.

— Ну и сама покажись, — усмехнулся князь. — Да и красавица вышла! Глядишь, скоро и сосватают.

Александров и Параша в две иглы обшили девочку. Сарафанчик, платочек, обувка нашлась — еще не очень по ноге, но уже и не босая. На спине, меж худеньких лопаток — тоненькая косичка с вплетенной ленточкой. И глазки уже совсем другие — не усталые и не испуганные. Бойкие даже.

— Тебе принесла, — она вложила в сухую ладонь старика Щербатова липкий леденец. — Гостинец.

— Ай спасибо, Анастасея! Чем же мне отдариться? У меня ведь, кроме сабли, и нет ничего.

— На лошадке покатай!

— Это дело, — похвалил Волох. — Пойдем, я тебя прокачу.

— Нет! — заупрямилась девочка. — Пусть меня вот этот барин покатает. — И указала пальчиком на корнета Александрова. — Ты усатый, с тобой страшно. А барин красивый, на барышню похож.

Корнет густо покраснел. Все посмеялись. Кто — весело, кто — хитро.

— Лучше всех я тебя покатаю, — ревниво сказала Параша. И быстро вывела девочку наружу.

Послышался конский топот и радостный визг.

— Пойду, догляжу, — сказал Волох. — Не сронила бы девчонку.

— Давай-ка, Лешка, и мы доглядим. — Князь, покряхтывая, натянул сапоги.

— Отдохнули бы. — Алексей взглянул в его посеревшее лицо. — Я бы с Буслаем съездил.

— Сам хочу съездить. У Буслая язык длинен, да глаз не зорок.

— Зато рука тверда, — заступился Алексей. И крикнул наружу, чтобы седлали лошадей ему и полковнику.

Дорогой ехали молча. Каждый свое думал. Поручик: как бы уговорить отца, чтобы отправился домой, не те годы уже для похода. Полковник: как бы уберечь сына от самой большой военной беды. Но оба знали: даст Бог, так и будут до победы воевать плечо к плечу, стремя в стремя.

Было тихо. Как бывает глухой осенней порой в предвечерье. Только позади потоптывали кони да раздавался редкий звяк — Заруцкой все-таки навязал свой полувзвод в охранение.