Мстители двенадцатого года

— Пшли вон! — гаркнул, спрыгивая наземь, Волох. И погрозил им плетью.

Умные собаки, часто дыша, вывалив красные языки, забрались под карету, легли.

Александров, спрыгнув с лошади, замахал белым платком.

Налетели. Окружили. Веселые лица, храпящие конские морды. Давыд — кулем наземь — в армяке, в малахае, с пистолетами за поясом и с образком на груди; обхватил князя — головой ему по грудь, засопел сердито:

— Господин полковник, Петр Алексеич, ну как же ты так? Что за мальчишество, право? А если б мы не поспели? Хорошо вот, красавица, прилетела. Вся в слезах и в румянце — не иначе у нее миленок там. Что с ногой? Сильно ранен?

— Зажило! — сердито буркнул князь. — Мышь укусила. Сбросить бы эту гадость, да надеть нечего. А босому полковнику неприлично.

— Зачем же босому? — появился Волох, держа в руках хорошие ботфорты. Не иначе уже в багажном ящике пошарил. — Сидайте, ваше высокоблагородие, переобуемся.

Когда Волох, склоняясь, начал разматывать чуню, князь шепнул ему в ухо:

— Больше ничего не нашел?

— Как не найти, Петр Алексеевич, нашел. Не извольте беспокоиться. — Волох тоже отвечал негромко. — Обождать надо — ишь народ сбежался. Так и самим не хватит.

Полковник встал, обутый, потоптался, пробуя, ловко ли сели сапоги, тронул ус и заорал:

— Что сгрудились? Там ваши братья насмерть бьются, а вам здесь балаган? А ты куда? — кричит Александрову, уже подобравшему себе коня и готовому ринуться в схватку. — Тебе отныне форейтором служить, пока не научишься. А тебя, Волох, своей рукой выпорю — как смел командира из боя вывести?

— Нешто я? — удивился Волох. — Я ваше благородие только принял. Ваши офицеры — господа Щербатов да Буслаев…

— Они тоже моей руки не минуют. Обоих разжалую. Коня мне! И саблю.

Весь французский полк взяли в плен. Исключая, конечно, павших. Среди пленных оказалась большая птица — вице-король какой-то, в парадном мундире, в громоздкой шляпе с плюмажем — вылитый индюк. Только в грязи и пыли — это его Волох выбросил из кареты, «как они послушание не оказывали и пистолетом тыкали».

Со всех сторон начали подтягиваться раненые. Иные шли сами, иных вели под руки, иных несли на самодельных носилках из ружей и шинелей. Собирали брошенное оружие, ловили отбившихся лошадей. Раненых, кто не на ногах, устроили в фурах; ими занялся доктор с помощниками. Осмотрели добытое в бою — порадовались, было много хорошего оружия, большой запас пороха и свинца.

Отдав необходимые распоряжения, офицеры собрались под развесистым дубом, еще не потерявшим всю свою листву. Сюда же привели и вице-короля. Немного потерявшего осанку после падения из кареты и неожиданно проигранного сражения.

— Вы его выиграли не доблестью, — чванно заявил он князю Щербатову, — а хитростью.

Князь вспылил, но сдержался.

— Вон она, моя доблесть, — и он указал в сторону, где стрелки укладывали погибших. — И здесь она, — указал на офицеров — измученных, в изодранных мундирах, мятых киверах, в своей и чужой крови.

Вице-король потупился, упрятал подальше спесь.

— Могу я рассчитывать, что мне вернут шпагу, а также Милен и Мадлену?

— Любовницы? — оживился князь. — Что-то я их не видел. Глянуть бы.

— Это мои борзые. Они прошли со мной весь путь от Немана.

— Славно поохотились? Волох, найди-ка этих милен-мадлен.

— Да что их искать, ваше благородие? Вон, корнет Александров их пасет.

Собаки радостно бросаются к хозяину, скулят, повизгивают, взлаивают, подпрыгивая, лижут в лицо.

Приводят еще двоих — генерала и господина Шульца. Давыдов встает:

— Генерал, отдайте распоряжение строить ваших солдат. Поведете их в Москву.

Генералу этого не очень хочется. Он уже побывал в Москве, видел, что с ней сталось, и знал, что уже многие московские жители вернулись к своим разграбленным, сожженным и разоренным жилищам.

— Вы гарантируете…

— Я ничего не гарантирую, — обрывает его Давыдов. — Гарантии вам давал ваш император. С него и спрос.

А князь Щербатов тем временем разглядывает в раздумье с головы до ног господина Шульца.

— Что ж, — нехотя цедит сквозь зубы, — русский дворянин своему слову верен. Вернемся в лагерь, забирайте своего немтыря и — на все четыре стороны. Только сначала плетей попробуете. Оба-два.

— По делам вору и мука, — довольно бормочет Волох.

Князь поворачивается к нему:

— Теперь ты на очереди.

— А я в чем повинен? Короля поймал, казаков своих в роще…

— Вот-вот! Как там казаки оказались? Под обстрелом?

— Нешто под обстрелом, ваше сиятельство? Я их привел, когда француз наш бивак бомбил. В рощу, ваше благородие, редко что залетало.

— Надо приказы исполнять! Распустился! Своеволие допускаешь!

— Батюшка… — вмешался было Алексей.

— Я вам, поручик, сейчас не батюшка! Извольте обращаться по уставу!

— Господин полковник, — заговорил Алексей, сдерживая улыбку, — есаул Волох поступил правильно. Его казаки, неожиданно оказавшиеся в тылу вражеской конницы, весьма способствовали ее подавлению.

— Заступаешься, поручик? — ехидно потрогал ус полковник. — А ты спроси его, что за волдырь у него на лбу? В курятник залез, оглоблей его хватили?

Волоха хватили не оглоблей возле курятника, а дверцей кареты, когда он ее «штурмовал».

— Так что, ваше благородие, — обиженно загнусил Волох. — Как Бог свят, с ядром не разминулся.

— Лоб в лоб встретилось, — захохотал Заруцкой. — Я ж говорил! И, похоже, уже давно.

Но князь разбушевался. И почему-то больше на сына.

— За одной юбкой бегаете? Из одной чарки пьете? Дисциплину рушите? Субординацию? Командиром как мячиком швыряетесь? Да я вас!..

— Постой-ка, Петр Алексеевич, — вмешался Давыд, надувая щеки. — Теперь уж за тебя пришла пора браться. Тебе ведь тоже приказа не было малой силой против полка идти. Дисциплину рушите, господин полковник? Субординацию? За одной юбкой бегаете?

— Денис Василич, да Бог с тобой! Что ты там на меня удумал? Твой приказ исполнял.

— Мой приказ? Не давал я тебе такого приказа. Да и в отъезде я находился, у Главнокомандующего, при Главной квартире.