Мстители двенадцатого года

Молодая красивая ладная девка раскладывает по плетню цветные перины. Перед домом поседевший Волох — босиком, распояской, в соломенном капелюхе — гоняет на корде тонконогого золотистого дончака. На лошади — хлопец, сидит выпрямившись, руки за спиной, уверенно. Светловолосый, синеглазый, тонкой кости.

Алексей присмотрелся — чем-то ему этот хлопец знак'oм показался. Соскочил с коляски, пошел к дому, путаясь сапогами в щедрой сочной траве.

Волох вскинул голову, блеснул зубами на загорелом морщинистом лице. Узнал сразу.

— Ваше благородие! Господин полковник! Алексей Петрович! — часто заморгал выцветшими глазами, в морщинках на лице повлажнело. Несмело обнял полковника. Алексей расцеловал его.

— Вот и свиделись. — Волох мазнул ладонью по щеке. Но тут же построжал: — Алешка! — Алексей даже вздрогнул, показалось, что ему. — Алешка! Спешился. Грозного напоил. Под навес поставил. Живо-два!

Мальчонка ловко перекинул ногу через холку, соскочил наземь, подошел к Алексею, ведя лошадь в поводу, взглянул чистым смелым взглядом.

— Вот, господин полковник, — со скрытой гордостью сказал Волох, — полный вам тезка.

— Как же так? — немного смутился Алексей.

— Так я ж тож Петро. Нешто не знали?

Не знал, к стыду. Все Волох да Волох.

— Ну иди, Лексей, справляйся. Настасея! Брось тряпки, поди сюда!

Подошла Настасея, тоже не сробев и не показав любопытства.

— Что, девка, хорош барин? Чем не жених?

— Красивый. Однако стар для меня.

Волох захохотал.

— Да ты помнишь ли его?

— Как же, батюшка? Но мне больше другой тогда глянулся, молоденький. Что с матушкой сарафан мне шил. За него б пошла, коли позвал бы.

Волох захохотал еще пуще:

— Да не взял бы он тебя! Ему самому в пору… — Договаривать не стал. — А старого князя помнишь?

— Как не помнить, ласковый был. — Настасея выпростала из пазухи медный крестик на серебряной цепочке.

— Что это? — не понял Алексей.

— Так как же, Алексей Петрович? Неш не помните: все князь хотели Настасею за леденец чем-то отдарить. Вот и придумал. Увидал на ней крестик этот на шнурке. Замызган шнурок пуще супони. Сняли его благородие цепочку со своих часов. А часы мне подарили… — Тут он замолк, трудно сглотнул. — Так что стоять, пойдемте до хаты, бо горилка простынет.

В хате чисто, прохладно. Гладко утоптанный глиняный пол, ровный и твердый, что паркет. До бела выскобленный стол, лавки, покрытые рядном. В красном углу — убранные вышитыми рушниками образа. Беленая печь. У окна, за рукодельем, еще одна девица, совсем иного склада: округлости по фигуре есть, но в кости тонка, на волос и на глаз чернявая. Встала, наклонила голову.

— Француженка? — догадался Алексей. — Та самая? Маша-каша?

— Когда то было! Теперь — казачка. А это женка моя, хозяйка дому всему — Параскева Ниловна.

Обернулась от печи хозяйка. Алексей ахнул и зарделся:

— Параша?!

Подошла, поклонилась в пояс.

— Да чтоб тебе поцеловать барина, а? — посмеивался Волох, глядя на них.

Параша расцеловала Алексея в щеки. Она сильно изменилась — раздобрела, но не квашня, стать упругая, походка плавная, говорок южный появился — казачка! А в глазах, когда на Алексея взглядывала, грустинка.

— Ну, хозяйка, — весело распорядился Волох. — Что в печи — на стол мечи!

Девки взялись помогать — все без суеты, ровной поступью. А в печи на голодную роту набралось. Холодная говядина, горячая кура, пампушки на сале, галушки (чугунок не с ведро ли), сазан аршинный, сало нежное и розовое, капуста кислая, огурцы соленые — твердые, ядреные — не укусить. Янтарный мед в чашке, хлебушек белый. Крепко Волохи живут, негде на стол локти поставить.

Принесла хозяйка запотевший глиняный жбан на четверть ведра, обтерла, бережно разлила по фигурным стаканчикам.

— Это, Лексей Петрович, — пояснил Волох, — с того королевского сундучка чарочки. Там много чего нашлось.

— Ты, я гляжу, и сундучок прихватил, — с улыбкой кивнул Алексей в угол, где прятался затейливый сундук.

— Ну… Не в горсти же добро нести. — Волох встал, поднял твердой рукой всклень наполненный стакан. — За светлую память его благородия господина полковника, светлого князя Петра Алексеевича. Пусть он сейчас там на нас порадуется.

Едва стали закусывать, Волох спохватился:

— А кучер твой, Лексей Петрович? Ну-ка, Алешка, кликни его сюда. Не по-казацки человека с дороги за стол не посадить.

Возница сперва конфузился, но после двух чарок осмелел и начал кушать. Так, будто его три дня не кормили.

Параша приглядывала за столом, подкладывала, наливала, словом, следила, чтобы тарелки и чарки надолго не пустели.

Волох пил как прежде, лихо и не пьянея, только все чаще начал вспоминать, как рубил и стрелял француза под командой Щербатовых. Иной раз смахивал крупную слезу и молча глядел в донышко стакана.

…Засиделись до темна. Вышли из хаты. Закурили трубки. Прямо над хатой, словно только что вылез из печной трубы, сиял в донском небе ясный месяц. «И как он сажей не перемазался», — подумал Алексей, поняв, что уже сильно во хмелю.

— Они стрелялись? — тихо спросил Волоха.

— Стрелялись, Лексей Петрович. Батюшка ваш, надо сказать, ровно чувствовал что. Как бы начал за собой прибирать. Настасее цепочку вот подарил, мне с той цепочки — часы. Парашу выкупил. — Волох сел рядом с Алексеем на приступочку. — Тут в самый раз хозяин Парашин вернулся, помещик — не вспомню, как звали. Он в южных губерниях до того спасался. Ну а батюшка ваш, меня с собой взявши, к нему нагрянул. Мол, продай девку Парашку, больно она мне глянулась. Тот ни в какую: мол, самому мила. Ну, батюшку вам ли не знать: пистолет в лоб, без дурного слова. Тот и рад уже даром девку отдать. Бросил ему Петр Алексеич, светлой памяти, пятьсот рублей.

«Хорошая цена», — горько усмехнулся про себя Алексей. Он помнил, что до войны «рабочая девка» по ста пятидесяти шла.

— …Стало быть, Лексей Петрович, не уберег я нашего командира, вашего батюшку.

— Не казнись… Петро. Война шла…

— Кабы война виной-то. — Волох так прерывисто вздохнул, будто собака провыла. — Батюшка ваш со всем сердцем майора-то побил. И рукой, извините, по лицу, а потом ножнами… пониже. Сзади. Денис Василич все уладить хотел. И никак не допускал, чтобы они встретились. Спеш ил майора в отставку убрать. Да вот не успел. — Волох встал. — Дождитесь, Лексей Петрович, я быстро вернусь.