Мучимые ересями
Шрифт:
— Как говорит Мейкел, по одной битве за раз, — согласился Мерлин. — Во-первых, мы разорвём политическую и экономическую удавки Храма, а затем займёмся ложью в самом Писании. И это, Кайлеб, будет ещё более жёсткая борьба, во многих отношениях. Тот факт, что восемь миллионов грамотных колонистов оставили так много писем, дневников и личных записок — абсолютно честных, насколько им было известно — о том, как они взаимодействовали с «архангелами» и о своём опыте в день самого Творения, оставит нас с кошмаром, когда мы попытаемся сказать всем, что всё это ложь. Простой факт, что у меня есть пещера, набитая технологическими игрушками, не поможет «волшебным образом» заставить девятьсот лет веры исчезнуть в одночасье… или сделать так, чтобы люди, разделяющие эту веру, чувствовали себя немного счастливее от возможности попасть в ловушки Шань-вэй.
— Я ведь не увижу при жизни, как Сэйфхолд снова построит такие «разведывательные скиммеры», правда? — тихо спросил Кайлеб.
— Я думаю, что нет, — так же тихо подтвердил Мерлин. — Мне бы хотелось, чтобы ты смог, и я полагаю, что это может случиться. Но я боюсь того, что произойдёт, если мы так быстро вдолбим правду во всех живущих. Может быть, всё изменится, может быть, я слишком пессимистичен. Но у меня и так достаточно крови на руках, Кайлеб. Я не хочу больше того, что должно быть.
— Кажется, я наконец начинаю понимать, почему ты так одинок, — сказал Кайлеб. — Ты не просто единственный человек, который помнит, откуда мы все на самом деле пришли. Ты единственный человек, который увидит, как такие люди, как я, отец и Шарлиен, умрут и оставят тебя сражаться во всё той же битве без них.
— Да. — Кайлеб едва расслышал это единственное слово, и Мерлин на мгновение закрыл глаза. — Да, — повторил он громче. — И если ты хочешь взглянуть на это с другой стороны, я думаю, что у меня есть очень хороший шанс быть лично ответственным за большее кровопролитие, чем у любого другого человека в истории.
— Драконье дерьмо! — Кайлеб произнёс эти два слова так резко, что Мерлин дёрнулся в своём лётном кресле. — Не пытайся винить себя, Мерлин! — продолжил император чуть менее резким тоном. — Лангхорн, Бедард и Шуляр — вот те, кто построил этот беспорядок, а Клинтан, Мейгвайр и Трайнейр — те, кто были готовы убить целое королевство, чтобы поддержать его! Неужели ты думаешь, что всё это каким-то волшебным образом прекратится, если ты просто решишь оставить всё в «довольно хорошем покое»? Ты же не настолько глуп.
— Но…
— И не надо мне никаких «но», — прорычал император Черис. — Это беспорядок, тысячи людей будут убиты, может быть, миллионы, и ты — и я, и мои дети, и мои внуки, если это то, что нужно, — окажемся прямо в центре этого. Но в конце концов, Мерлин Атравес — или Нимуэ Албан — правда победит. И частью этой истины является тот факт, что группа своекорыстных, коррумпированных тиранов решила использовать Самого Бога в качестве тюрьмы для всех остальных. Я помню кое-что, что я читал в той «Истории Земной Федерации», которую оставил Святой Жерно. Что-то о поливании дерева свободы[38] кровью патриотов[37]. Лично я бы с таким же успехом полил его кровью нескольких тиранов, но это не меняет правды о том, что иногда людям приходится умирать за то, во что они верят, за свободу, которую они хотят для себя и своих детей. И это не делает тебя ответственным за это. Во всём виноваты люди, построившие эту тюрьму, те, кто так долго пытался задушить дерево. И не вини человека, который пытается эту тюрьму разрушить.
В кабине разведывательного скиммера на несколько секунд воцарилась тишина, а затем Мерлин Атравес криво усмехнулся.
— Я постараюсь, Ваше Величество, — сказал он. — Я постараюсь.
.XVIII.
Комнаты Императрицы Шарлиен,
Королевский Дворец,
Город Теллесберг,
Королевство Черис
Императрица Черисийская сидела, свернувшись калачиком в удобном кресле в своих роскошных апартаментах в Теллесбергском Дворце, поджав под себя ноги. Именно так она сидела, когда волновалась, с тех пор как была маленькой девочкой, несмотря
на все усилия её матери, барона Зелёной Горы, дяди и Сейры Халмин, пытавшихся избавить её от этой привычки. Она никогда не понимала, почему королева не должна сидеть так, по крайней мере, наедине, и её многочисленные родственники и верные слуги обнаружили, что её упрямство распространяется не только на государственные дела.При этой мысли она почти тоскливо улыбнулась. Было приятно думать о таких обычных, повседневных спорах и решениях, а не о монументальных потрясениях последних двух дней. Каким бы пугающим ни был мир, с которым она сталкивалась раньше, по крайней мере, она всегда была достаточно уверена, что понимает его. Теперь же, словно открылась дверь, о существовании которой она даже не подозревала, открыв существование совершенно нового слоя реальности, который угрожал поставить каждый удобный, известный факт с ног на голову. Она начала чувствовать себя как дома здесь, в Черис, только чтобы снова оказаться в новой и неведомой стране, и на этот раз у неё не было ни карты, ни убежища, ни проводника, чтобы объяснить ей пугающие её тайны.
От этой мысли её пронзило чувство одиночества, и она оглядела свою комнату. Она была больше и просторнее, чем та, которой она наслаждалась в своём «собственном» дворце в Черайасе, с остроконечными арками, высокими потолками, толстыми, отводящими тепло стенами и застеклёнными дверями как это было принято в Черис. За месяцы, прошедшие после отъезда Кайлеба, она привыкла к её экзотичности. К чему она не привыкла — и не хотела привыкать — так это к отсутствию Кайлеба.
«Нашла о чём беспокоиться, дурында!» — строго сказала она себе. — «Ты замужем за этим человеком всего семь месяцев, а его нет уже почти шесть! Тебе не кажется, что было бы немного разумнее потратить своё время на беспокойство о том, демон Мерлин или нет, в конце концов, чем на то, как сильно ты скучаешь по человеку, которого едва успела узнать?»
Без сомнения, так оно и было. И, честно говоря, она провела довольно много времени, беспокоясь именно об этом, несмотря на все заверения архиепископа Мейкела. Её облегчение, когда архиепископ подтвердил, что он знал правду о капитане Атравесе с самого начала, было почти невыразимым, хотя он отказался говорить более конкретно об этой правде до тех пор, пока она снова не поговорит с Мерлином и Кайлебом. Это было более чем неприятно, но она должна была признать, что в данных обстоятельствах это имело смысл. И безмятежность архиепископа, когда он подтвердил, что знает о Мерлине, облегчила её душу больше, чем она могла себе представить, хотя тот факт, что Стейнейр искренне верил, что Мерлин не демон и не ангел, не обязательно означал, что архиепископ был прав. Тем не менее, сказала она себе, если архиепископ Мейкел готов предоставить Мерлину презумпцию невиновности, самое меньшее, что она может сделать, — это выслушать то, что скажет сейджин. Тем более что, как она сама указала ему в дыму, крови и телах от неудавшегося покушения, без него она наверняка была бы мертва вместе со всеми членами подразделения своей охраны.
Её глаза потемнели, и она почувствовала, как её нижняя губа снова попыталась задрожать, когда она подумала о мужчинах, которые умерли, чтобы сохранить ей жизнь. Это была их работа, их долг, так же как у неё были свои обязанности и ответственность. Она знала это. И всё же знание было хрупким щитом против лиц, которые она никогда больше не увидит… и лиц жён, детей, отцов и матерей, сестёр и братьев, которых они оставили после себя.
«Хватит», — сказала она слезам, щипавшим уголки её глаз. — «Ты не можешь их вернуть. Всё, что ты можешь сделать, это сделать так, чтобы их смерть была не напрасной. Ты — императрица, так и будь — императрицей. Ты знаешь, кто хотел убить тебя — кто убил твоих гвардейцев. Хэлком, может быть, и мёртв, благодаря Мерлину, но есть множество других Хэлкомов, таких же, как он. Теперь у тебя есть ещё одна причина не позволить им победить».
Это было правдой, и всё же временами она чувствовала, что становится слишком слабой для этого. Когда обязанности, ответственность и долги, маячившие перед ней, были такими, что казалось, были готовы сокрушить одного из самих архангелов. Когда всё, чего она хотела — это найти способ передать эти обязанности кому-то другому. Найти время для девичества, которое было украдено у неё троном. Несомненно, она имела право хотя бы на маленький кусочек жизни, которая принадлежит ей и только ей, а не Чизхольму или Черис. Только ей.