Мучимые ересями

— Да, Ваша Светлость. Немедленно, Ваша Светлость. Слушать — значит повиноваться, Ваша Светлость, — смиренно сказал он, его карие глаза сверкнули дьявольским очарованием, и она снова рассмеялась.

— Этого тоже достаточно, Ваше Величество, — сказала она ему. — Вы не смягчите меня с помощью нескольких слов и лёгкой улыбки! Возможно, это сработало бы с моей юной и впечатлительной дочерью, сир, но со мной это не сработает!

— Ваша Светлость, я потрясён — потрясён, я говорю — что вы можете приписывать мне такие низменные мотивы!

— Конечно же, они у вас были, — суховато ответила она, а затем решительно указала свободной рукой на стул, который он покинул. Он ещё мгновение держал её левую руку, продолжая улыбаясь ей, затем встал и послушно обошёл вокруг стола, чтобы снова сесть на указанный ему стул.

— При всём моём уважении, Ваше Величество, — продолжила она, — надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что вы очаровательный, совершенно беспринципный молодой негодник. Без сомнения, вы уже поняли, что раньше ваша улыбка всегда выручала вас из беды. Однако я подозреваю, что в моём случае вы найдёте её гораздо менее эффективной!

— Ну вот, вот и пошли прахом все мои надежды и планы использовать моё неотразимое обаяние для того, чтобы… побудить вас поступать по-моему.

— Почему-то, — сказал Зелёная Гора ещё более сухим тоном, чем королева-мать, — я сомневаюсь, что вы прибегали в последнее время к чему-то столь неопределённому, как «неотразимое обаяние», Ваше Величество.

— Конечно, нет, — согласилась Элана, прищурившись и рассматривая экзотически одетого молодого человека, сидящего в дальнем конце стола. — Заметьте, Ваше Величество, мне уже ясно, что вы можете быть весьма очаровательны, когда вам это удобно. И откровенно говоря, будь я лет на двадцать моложе, я, несомненно, нашла бы это обаяние почти таким же «неотразимым», как Шарлиен. Однако в моём случае у вас есть нечто гораздо более ценное и убедительное.

— У меня? — Кайлеб выгнул бровь и вежливо склонил голову набок, и она фыркнула.

— Конечно, у вас, — сказала она уже более серьёзным тоном. — Вы знаете правду. И между вами и Шарлиен явно установилась связь. Я уже прекрасно знала это из её писем.

— А остальные жители Чизхольма разделяют с вами эту веру, Ваша Светлость? — тихо спросил Кайлеб.

— Не все, Ваше Величество, — ответил Зелёная Гора за королеву-мать. — Не все. Но у большинства ваших людей, большинства подданных королевы Шарлиен, есть более чем достаточно доверия — к ней и к её суждениям — чтобы компенсировать страхи тех, кто не согласен. По крайней мере, сейчас.

— Именно такое впечатление сложилось у нас обоих из ваших писем к ней, милорд, — сказал Кайлеб, старательно избегая упоминаний о отчётах, полученных им от некоего Мерлина Атравеса. — Я надеюсь, что этот визит поможет убедить хотя бы некоторых из этих упрямых несогласных, что их страхи беспочвенны.

— Если вы имеете в виду, что нашим собственным Храмовым Лоялистам будет трудно продолжать описывать вас как Шань-вэй, вернувшуюся на Сэйфхолд, с рогами, раздвоенными копытами и волосатым хвостом, то вы, вероятно, правы, — сухо ответил Зелёная Гора. — С другой стороны, я уверен, что вам не нужно напоминать мне, что там, где речь идёт о власти и политике, большинству мужчин действительно не нужна Мать-Церковь, чтобы внушать им «недоверие». Особенно если они учуют возможность перекачки части этой власти в свои собственные руки.

— То, что вы оставили Шарли дома, в Теллесберге, доверив ей прикрывать вашу спину, со всеми рычагами власти от вашего собственного королевства, в значительной степени поспособствует успокоению тех, чьи опасения были искренними, Ваше Величество, — сказала Элана. — И, откровенно говоря, то, что мы с Мареком признаём вашу власть, не говоря уже о том, что поверили вам с Шарли на слово, когда вы заявили, что являетесь истинными и равноправными партнёрами, будет столь же обнадёживающим. К сожалению, простое заверение не вдохновит честолюбцев внезапно отказаться от своих собственных замыслов. Кроме того, — её глаза потемнели, — это магическим образом не убедит тех Храмовых Лоялистов, о которых только что упомянул Марек, согласиться с вашим «богохульным» вызовом Матери-Церкви.

— Возможно, и нет, — спокойно согласился Кайлеб, откидываясь на спинку кресла — отделанного мягкой обивкой, украшенного искусной резьбой кресла, в котором Шарлиен просидела столько ночей — перед тихо потрескивающим огнём. Бесценные изумруды, вставленные в золотую цепь на его шее, заплясали зелёными огоньками, когда он дотронулся до них, и он улыбнулся. — Возможно, и нет. С другой стороны, когда все те черисийские моряки и морские пехотинцы, которых я привёл с собой, сойдут на берег и начнут рассказывать людям Шарлиен, что каждый из моих подданных уже ест из её рук, я подозреваю, что ваши Храмовые Лоялисты найдут немного более трудным разжечь недоверие. И я полагаю, что все те марки, которые они собираются потратить в ваших тавернах и пивных — не говоря уже о ваших борделях, если вы простите меня за то, что я упомянул их — сделают их ещё более желанными гостями. И это, конечно, — его улыбка стала тоньше, обнажая зубы, и на этот раз королева-мать Элана почувствовала глубокое удовлетворение, увидев во всём этом холодную сталь и безжалостность, которых она так боялась увидеть совсем недавно, — полностью оставляет в стороне тот факт, что если кто-то из ваших Храмовых Лоялистов — или честолюбивых аристократов — лелеял какие-либо идеи о том, чтобы бросить вызов решению Шарлиен связать судьбу Чизхольма с судьбой Черис, то весьма отдалённо возможно, что обнаружение сорока или пятидесяти тысяч черисийских морпехов по соседству заставит их… переосмыслить свои возможности, скажем так?

— О, я полагаю, что вполне возможно, что вы правы насчёт этого, Ваше Величество, — сказал Зелёная Гора с удовлетворением, которое соответствовало удовлетворению самой Эланы. — А тем временем, — продолжил он с улыбкой, — могу ли я соблазнить вас попробовать ещё немного этого поистине превосходного цыплёнка?

.II.

Королевская верфь,

Город Черайас,

Королевство Чизхольм

— Благодарю Вас, коммандер Азминд, — сказал капитан Андрей Жирард, когда чизхольмский офицер, сидевший за столом, подписал заказ на запасной рангоут. Собственно говоря, Жирарду следовало бы оставить эту беседу своему казначею. Полный капитан, командир одного из самых мощных галеонов Имперского Черисийского Флота, имел гораздо больше дел, чем проводить время, панибратствуя с офицерами с верфи только потому, что ему потребовалось несколько запасных мачт, прежде чем отправиться на вторжение. И если это было верно в отношении большинства шкиперов галеонов, то в отношении человека, командовавшего флагманом императора Кайлеба — это было верно в особенности. Капитаны не должны были заниматься выполнением повседневной текучки, подобной этой, и именно это, в первую очередь, было причиной, по которой во Флоте были казначеи.

— Всегда пожалуйста, капитан Жирард, — сказал чизхольмец, возвращая ручку в держатель на столе и с улыбкой поднимая глаза от документа. — По крайней мере, я могу быть уверен, что эта заявка окажется там, где и должна быть, а не где-нибудь на чёрном рынке!

Жирард усмехнулся, хотя, по правде говоря, он не был уверен, действительно ли коммандер Азминд пошутил. До того, как Чизхольм невольно принял участие в нападении «Группы Четырёх» на Черис, Чизхольмский Королевский Флот вёл безнадёжную борьбу с коррупцией и спекуляциями. Некоторые из его офицеров, надёжно укрытые покровительством высокопоставленных покровителей-аристократов, были гораздо больше заинтересованы в поиске способов, как набить собственные карманы, чем в обеспечении боеготовности своего флота. Всевозможные жизненно-важные припасы «таинственным образом исчезали», и слишком часто офицеры, пытавшиеся что-то с этим сделать, платили высокую цену, приобретая врагов в лице высокопоставленных аристократов.

Так что вполне возможно, что именно этот чизхольмец имел в виду радикальные реформы, которые были проведены в его собственном флоте графом Шарпфилдом, его старшим офицером, в рамках мобилизации флота перед его отбытием в Изумруд и Битвой в Заливе Даркос. В конце концов, любой действительно компетентный офицер должен был приветствовать эти реформы.

Однако существовала и другая возможность, и эта вторая возможность помогла объяснить, почему Жирард пришёл лично разобраться с этим вопросом. Большая часть Сэйфхолда приняла стереотип о Королевстве Черис как о «королевстве ростовщиков и лавочников», населённом жадными, коварными черисийцами, постоянно ищущими способы выжать марку из любой возможности, которая попадалась им на пути. Конечно, в этом стереотипе было огромное количество невысказанной зависти, но от этого он не становился менее реальным. И на Сэйфхолде было немало людей, которые добавили бы «бессовестный, нечестный и изворотливый» ко всем остальным прилагательным. В конце концов, если бы они не были бессовестными, нечестными и изворотливыми, то они не были бы так богаты, как те гораздо более достойные души, которые лелеяли этот стереотип в первую очередь!