Муля, не нервируй… Книга 3

— Да, Муля. Так что не задерживайся.

Когда мы распрощались и, наконец, вышли из дома, Зина спросила:

— Ну как? Думаешь, я им понравилась?

— Ты их буквально ошеломила, — сказал я, ни грамма не покривив душой.

Когда я вернулся обратно к Адияковым, Надежда Петровна в изнеможении сидела на диване. Вокруг хлопотали Дуся и Павел Григорьевич. В квартире сильно пахло валерьянкой и ещё чем-то едким. Вроде как нашатырным спиртом.

При виде меня, Надежда Петровна ожила и набросилась на меня:

— Муля! Как ты мог?! Как?!

— Что не так? — простодушно спросил я, — тебе не понравилась Зина?

И тут на меня вывалилось столько информации, столько эпитетов и характеристик Зине, что впору было брать ружье и пристрелить её за сам факт её существования.

— Она совершенно не образована! И не воспитана! — причитала Зинаида Петровна, заламывая руки. — ты видел, как она ела? Это ужасно!

— Наденька, успокойся, — попытался привести её в чувство Адияков, но добился обратного эффекта:

— Она глупа! Вульгарна! Не образована! Из плохой семьи! Из какого-то района… Как она там сказала?

— Лапушнянского, — подсказал я.

Надежда Петровна схватилась за сердце и вскричала:

— Дуся, накапай мне ещё валерьянки!

— Мама, не волнуйся так, — сказал я, как и должен был сказать любящий сын в этом месте.

— Муля! Как ты мог?! Как ты мог связаться с такой девицей? — зарыдала Надежда Петровна, — как ты собираешься привести её в нашу семью?! Это же позор! Над нами же все знакомые будут смеяться!

Я бы мог, конечно, напомнить историю любовных похождений самой Надежды Петровны, но это был бы уже верх садизма. Я и так, кажется, чуть переборщил с представлением. Поэтому я сказал с самым что ни на есть наивным видом:

— Но ты сама виновата, мама!

— В чём я виновата перед тобой, сын? — подняла на меня заплаканные глаза Надежда Петровна.

— Ты обещала найти мне невесту, познакомить с хорошими девушками, — сказал я простодушно, — а сколько мне ждать можно. Вот и нашел Зину.

Надежда Петровна подняла на меня глаза, и взгляд её сверкнули триумфом.

Глава 3

Сидели в самодельной резной беседке под могучими дубами. Наслаждались торжественной тишиной вечера и прозрачным, пахнущим травами и чистой экологией, воздухом. Водная гладь лесного озера темнела прямо перед баней. Оттуда уже ощутимо тянуло дымком — это Митрич суетился, растапливал. На столе было хлебосольно накрыто, как и положено. Козляткин, после моего совета, подключил каких-то знакомых из ресторана «Астория» и уж они расстарались вовсю. Так что стол ломился от закуси.

Из выпивки я отбраковал всё лишнее, незачем на природу все эти ликёры и портвейны тащить, баловство это. Взяли только водку. Но много. И заодно захватили пару ящиков пива.

Сидели хорошо, душевно.

Кроме нас с Козляткиным, присутствовали высокие гости: два режиссёра из Югославии, Франце Штиглиц и Йоже Гале, и два каких-то негра в пёстрых платьях и бусах. Имена у них были зубодробильными, я, как ни пытался запомнить, но не получалось. Насколько я понял, гости были из Либерии, и с ними нам нужно было установить дружеские и дипломатические отношения. Кроме того, был ещё человек, в штатском, конечно же, но военная выправка прямо таки чувствовалась. Он представился как Иван Иванов. И он же переводил неграм. Штиглиц и Гале изъяснялись на русском, хоть и корявенько.

Но главное, за столом был человек, с которым мне нужно наладить контакт: Большаков Иван Григорьевич, Министр кинематографии СССР.

Его водитель и ассистент, Володя, как ни ломался, а за стол мы его таки затащили, и сейчас он тоже стал душа человек. А ведь поначалу показался таким чопорным сухарём.

— Муля, скажи тост, — чуть заплетающимся языком предложил Козляткин и многозначительно подмигнул мне.

Я глянул на гостей, у всех ли налито, и сказал:

— За кинематограф!

Выпили, вкусно закусили маринованными хрустящими груздями и огурчиками.

— Вот за что я тебя уважаю, Муля, что ты короткие тосты говоришь, — усмехнулся Иван Григорьевич, щедро накладывая ложкой икру на блин.

Он уже изрядно расслабился и тоже стал почти своим в доску. Хотя дистанцию, конечно же, сохранял. Но ничего, не всё сразу.

— Муля у нас ещё и комсорг, — ни к селу, ни к городу брякнул Козляткин и потянулся за прозрачным ломтиком пропахшего чесноком сала.

А я понял, что нужно менять тему, и сказал:

— Там баня поспела. Давайте ещё по одной, и — в баню.

Возражений не последовало.

Мы бахнули ещё, и пошли париться. Иван Иванов тщетно старался объяснить неграм, куда мы идём и с какой целью.

— Но зачем? — на ломанном английском пытался выяснить дальнейший график отдыха толстогубый курчавый негр, — мы сегодня уже мылись. В гостинице. С мылом даже. Много воды истратили.

— Это баня, — силился донести эту простую истину до непонятливого сына солнечной Либерии Иван Иванов, — понимаешь, баня, парилка, пар…

— У нас в пустыне Намиб парилка, — задумчиво сообщил второй негр, помоложе и с длинными то ли косицами, то ли дредами, — мы там всегда паримся.

— Ну, вот, — обрадовался Иван Иванов и аккуратно подтолкнул негров по направлению к бане.

Гостей пропустили вперёд, а я чуть задержался. Хотел спросить у Митрича по поводу шашлыков (после бани всегда есть охота, особенно если пар удался правильный, крепкий).

— Слушай, Муля, — задумчиво сказал Митрич, который как раз подошел с охапкой дров, — ты представляешь, я, сколько здесь работаю, сколько народа перепарил, а до сих пор жопу живого негра и не видел. Говорят, жопы у них розовые, как и ладони?

— Все мечты когда-нибудь обязательно сбываются, — философски ответил я и вошел в парилку.

Парилка была правильная, раскалённая так, что вода, только попав на камешки, с тихим шипением испарялась практически моментально. Все сразу полезли на полки. На полу стояли две кадушки с запаренными вениками. В одной — берёзовые, в другой — дубовые.

Я вытащил один, дубовый, взмахнул, хорош, чертяка.

— Я ещё в веники, между ветками, стебли зверобоя и полыни кладу, — похвастался Митрич.