Муля, не нервируй… Книга 3

— Допрыгался, дурень! — ворчал Козляткин, провожая меня в сторону «заветного» коридора. — Не надо было тебе с иностранцами этими болтать.

Мда, мой косяк. Это он слышал, как я с неграми по-английски беседовал.

— Ладно, пошел я, — сказал я.

— Зайдёшь потом, — буркнул Козляткин, — если…

Что «если», он договаривать не стал. И так было понятно.

Ну ладно. Посмотрим.

Я вошел в знакомую дверь (постучал сперва, само собой).

В этот раз был другой сотрудник, его я не знал. Тоже невысокий, невзрачный, без особых примет.

— Присаживайтесь, Бубнов, — не ответив на моё приветствие, сказал человек.

Я присел на единственный свободный стул (надеюсь, он не электрический, ха-ха).

— Рассказывайте, — велел он.

— Я, Бубнов Иммануил Модестович, двадцать восемь лет. Родился в городе…

— Что вы мне сейчас втираете? — наконец, маска равнодушия неприметного человека дала трещину.

— Ну, вы же сами сказали рассказывать, — изобразил удивлённый вид я.

— О выходных на природе рассказывайте, — желваки на скулах неприметного заходили.

— На выходных с коллегами и их знакомыми выехали на природу. — дисциплинированно начал рассказывать я. — Отдыхали. Парились в бане. Жарили шашлыки. Устроили небольшую рыбалку. Всё.

— Это нам известно. Вы подробности рассказывайте, — сказал неприметный и добавил. — Честно рассказывайте.

— Козляткин поймал два карася, Володя — щуку. Остальные ничего не поймали, — честно рассказал, как и было велено, я. — Мне кажется, что они и ловить рыбу не умеют. Только приманку истратили.

— Вы издеваетесь? — взвился неприметный.

Хм, а он, оказывается, холерического темперамента. Разве туда не флегматиков берут?

Но вслух я, конечно, комментировать не стал, а с самым лихим и придурковатым видом уставился на невзрачного:

— Извините, товарищ, но я тогда не совсем понимаю, что именно вас интересует, — развёл руками я, — вот если бы вы уточнили…

— Мы уточним, — из-за стеллажа с папками вышел знакомый мне уже по прошлому разу сотрудник и хмуро уставился на меня, — о чём вы говорили с иностранцем?

— С каким именно? — переспросил я, — в компании, хочешь, не хочешь, а с каждым о чём-нибудь хоть словом да перемолвишься.

— С Йоже Гале, — сказал он, и я напряг всю свою волю, чтобы не вздрогнуть.

Дело в том, что Йоже привёз югославскую обувь, туфли и сапоги, но совершенно не представлял, как их толкнуть. Это он тогда решил провернуть это дело через меня. Хорошо, что у меня были деньги из того пакета «по госконтракту». Договорились, что я заберу всю партию (да и партия там была небольшая). На вырученные деньги Йоже планировал прикупить выделанные меха лисы (с мехами я ему, кстати, тоже подсобил — через Адиякова. Но об этой истории расскажу чуть позже, так как она имела продолжение. Для меня продолжение).

Но не буду же я об этом рассказывать ответственным товарищам, правда, же?

Поэтому я усмехнулся, так, чтобы они заметили и подавил усмешку (опять, чтобы они заметили).

— Так о чём вы шептались с Йоже Гале? — повторил свой вопрос второй товарищ, но уже более угрожающим голосом.

— Да как бы это сказать… — изобразил смущение я.

— Говорите прямо и всё подробно! — велел невзрачный строгим металлическим тоном.

— В общем, мы же немного приняли… — начал я.

— Мы в курсе, вы про сам разговор давайте, — подтолкнул меня ответственный товарищ.

Я уже понял, что вдоволь поизображал смущение и начал «признаваться»:

— Баб он просил… — вздохнул я, — блондинку с большими сиськами и рыженькую, но чтобы была худой и вообще, чтоб без форм.

Ответственные товарищи переглянулись и невзрачный спросил:

— А вы что? Нашли ему девок?

— Нет, я поступил, как истинный комсомолец и советский гражданин! — пафосно ответил я.

—?

— Я напоил его до такого состояния, что ему было уже не до девок, — гордо отрапортовал я и пояснил. — Я не желал, чтобы наши советские девки ложились под всяких там буржуев. Пусть даже это сочувствующие нам буржуи!

И заметил, как впервые на лице второго ответственного товарища промелькнуло одобрение.

Однако второй сразу задал следующий вопрос:

— А зачем вы агитировали за совместное советско-югославское кино? Разве вы не знаете, что наш вождь не одобряет политику Тито?

А здесь я уже шёл по тонкому лезвию. Но правильный ответ я продумал сразу, ещё до всей этой попойки на природе. Поэтому я пожал плечами и сказал просто:

— Почему же? Я всё прекрасно знаю. И, как настоящий комсомолец и как истинный патриот, я решил, что нужно расшатать врага изнутри. И нет ничего лучше, чем совместный фильм, снятый на наши деньги. Который передаст простым жителям Югославии все те идеи, которые им не доносит их руководство. И которые являются основополагающими у нас.

Мужики опять переглянулись. А я добавил:

— А, в крайнем случае, если этот проект не будет поддержан «наверху», то чего стоят слова, сказанные по-пьяни? Сказал себе, да и сказал…

В общем, отпустили они меня.

Но, я, конечно, не спешил радоваться. С этим делом в пятидесятые было строго.

А вот вечером дома у нас было шумно и радостно: вернулись из Костромской области Ложкина и Печкин, отдохнувшие, счастливые и довольные. Навезли всем деревенских гостинцев и теперь изливали свои впечатления на благодарных и жаждущих хоть какой-то информации слушателей.

Я как раз попал в самую гущу событий.

— Муля! Заходи, садись, — практически за руки затянула меня за стол Ложкина, — мы тут с дедом тебе тоже гостинцев привезли.

И мне были вручены банка вишнёвого варенья и что-то серое, мохнатое и слегка воняющее не пойми чем.

— Ух ты! Спасибо! — искренне поблагодарил я их, с изумлением рассматривая второй подарок.

Варвара разулыбалась, а Печкин крякнул с довольным видом.

Но потом я таки не удержался и спросил, глядя на это:

— А это что такое?

В общем, оказалось, что они привезли мне пояс из собачьей шерсти от радикулита.

— Серафима Кузьминична, сестра Пётра Кузьмича, вязала, — похвалила новоявленную родственницу Ложкина, — ох, и хорошо она вяжет. Такая мастерица. На все руки! И на спицах, и крючком, и на коклюшках.

Что такое «на коклюшках» я представлял слабо, но переспрашивать не стал. А то получил бы лекцию на весь вечер.

— А я бы и себе носки у неё из собачьей шерсти заказала, — мечтательно протянула Муза (в комнате Ложкиной и Печкина собрались все соседи, кроме, соответственно, злополучных Пантелеймоновых и Жасминова). — У меня после юности в балете так на погоду пальцы ног порой ломает, что мочи моей нету. Но вряд ли вы туда скоро поедете. Так что только помечтать мне и остаётся.