Муля, не нервируй… Книга 4

— Да ну что ты… — замялся Жасминов, но притворно. Он явно был всё ещё сильно голоден.

Я наложил ему полную тарелку с горкой и поставил перед ним.

Жасминов опять схватил ложку, в другую руку — сразу два куска хлеба и принялся наяривать, аж за ушами трещало.

— Мммм… — промычал он с набитым ртом, — фкуффно!

— Ты ешь давай, — кивнул я, — а я чайник поставлю. Попьём чаю. Тут Дуся что-то сладкое испекла. Так что сейчас попробуем.

Я раскочегарил примус и, пока ставил чайник, бросал искоса взгляды на соседа.

Он изменился, как я уже говорил. Ел он жадно, почти не жуя, заглатывал всё большими кусками и сразу же торопливо хватал новые куски.

Создавалось впечатление, что он долго-долго голодал и вот, наконец, дорвался до еды. Да и внешне, он сильно захирел и отощал.

Наконец, Жасминов насытился и, устало отдуваясь, привалился к спинке стула.

— Ты что, да как? — спросил я, посчитав, что теперь уже можно и порасспрашивать.

— Да вот, вернулся… — уши Жасминова густо запылали.

— Вот и хорошо, — кивнул я, видя, что ему неловко.

— А эти… — Жасминов скосил глаза в сторону комнаты Пантелеймоновых.

— После вашего побега, Гришка сжёг твой театр. Его поймали. Судили, посадили. А Кольку забрала Полина Харитоновна в деревню, — отчитался я.

— Как сжёг? — побледнел Жасминов, проигнорировав новость о Кольке.

— Да не сжёг он, — махнул рукой я, — хотел сжечь, но его вовремя поймали. Так что только за намерение, можно сказать, срок получил.

— А Лиля? — еле слышно прошелестел Жасминов.

— Лиля вернулась, немного пожила и уехала вслед за Гришкой. Его в колонию-поселение определили. Вот она и будет тоже жить там, в посёлке. Вместе с ним.

— Ей нельзя жить в таких условиях, — покачал головой Жасминов, — она неприспособленная. Пропадёт же.

— Они же там вместе будут, — развёл руками я, мол, такова селяви, — Гришка пропасть не даст. Уж он-то домовитый.

Жасминов кивнул:

— Но я рад, что она добралась сюда нормально и всё у неё наладилось.

Я комментировать не стал: развал семьи, судимость мужа и высылка его в колонию, жизнь в диких местах вдали от сына — вряд ли это можно назвать словом «наладилось».

— А ты как? Ты сюда надолго?

— Да я нормально, — сказал Жасминов неестественно весёлым неубедительным голосом.

Я как раз разлил свежезаваренный чай и поставил перед ним тарелку с кусками нарезанного то ли пудинга, то ли вообще какой-то непонятной запеканки. Цвет её был абрикосово-оранжевым. Но у Дуси всё вкусно, даже вот такая гиперболизация запеканки.

— А дальше что думаешь? — опять спросил я.

Жасминов отпил чаю, прикрыл глаза, явно смакуя, и, наконец, неспешно ответил:

— Да вот думаю, обратно здесь устраиваться как-то надо. Но совершенно не знаю, как и с чего начать. Вот пришёл сразу к тебе. Думаю, что ты мне обязательно совет хороший дашь. Ты всегда хорошие советы даешь, Муля, — неловко попытался подольстить мне он.

Вот только у меня иммунитет на такое.

Поэтому я сказал:

— Зачем так с Лилей поступил?

Жасминов понурился:

— Да кто же бы подумал, что вот так всё будет…

— А зачем её из дому сманил?

— Любовь… — пробормотал он.

— А теперь прошла любовь, увяли помидоры…– прокомментировал я.

— Ты ничего не понимаешь, Муля! — обиженно вскинулся Жасминов, — ты не представляешь, как с нею трудно! Кто бы подумал! Она же в деревне росла. А элементарно жрать готовить не умеет! Как её этот тиран-поджигатель терпел?!

— Любовь, — ответил я, но Жасминов насмешливо фыркнул.

— Я не хочу наговаривать, Муля, но она только с виду трепетная лань. А так-то она фору ещё самой Полине Харитоновне даст.

— И тебе она дала, — усмехнулся я.

— И мне дала, — раздражённо повторил за мной Жасминов и быстро затараторил, — понимаешь, Муля, если бы я только знал, что она окажется такой, да я бы её по дуге обходил бы. Да я вообще в эту квартиру ни в жизнь не заселился!

Я промолчал.

— Кстати, а если они уехали, то кто теперь будет у них в комнате жить? — забеспокоился Жасминов.

— Лиля перед отъездом отдала ключи мне, — объяснил я, — чтобы я приглядывал. Она надеется, что Гришку за примерное поведение уже через года два и выпустят. А пока квартиру они под мой контроль отдали.

Жасминов аж засиял.

— Я туда пока Дусю поселил ночевать, — объяснил я, — понимаешь, если комната без людей, то сейчас многие просто дверь взламывают и заселяются. Самосевом. Даже без документов. Вот, как с комнатой Ложкиной получилось. До сих пор непонятно, кто там живёт. Шумные очень.

Жасминов кивнул.

— А так и комната под присмотром. Да и Дуся храпит, как паровоз. Кроме того, я оттуда телевизор не стал пока забирать. У меня здесь места мало. И ковры свои туда отнёс. Меня они тут бесят. А Дусе нравится. Так что, сейчас она вернётся, и отдаст свой ключ от комнаты. А ты допивай чай и заселяйся.

— А как же Дуся?

— Обратно ко мне переедет, — пожал плечами я, — койка и ширма её никуда и не делись.

— Нет, нет! — замахал руками Жасминов, — не надо ей переезжать. Пусть там и дальше ночует. А я обратно в свой чуланчик пойду.

— Она храпит, как паровоз, — напомнил я.

Но на Жасминова это не произвело ровно никакого впечатления:

— Эх, Муля, знал бы ты, как храпела Изольда.

— Кто такая Изольда? — полюбопытствовал я.

— Моя семидесяти пятилетняя невеста, — невесело улыбнулся Жасминов.

— И где она сейчас?

— Умерла моя Изольдочка, — загрустил Жасминов. — И так не вовремя умерла. Мы же пожениться через два месяца должны были. А так припёрлись эти её мерзкие дети и внуки и выгнали меня. Даже на похороны не позвали.

— Какая жалость, — без особого сочувствия сказал я. Никогда не любил альфонсов. — А сейчас что делать будешь? Новую бабу искать?

— Нееет, — усмехнулся Жасмитнов, — Изольда — это от отчаяния было. Это уж я потом полюбил её. Но больше я никого полюбить не смогу. Изольда навеки заняла моё сердце!