Мумия из семейного шкафа

Взвесив все за и против, Алина наконец сказала:

— Договор остается в силе.

— А что ты, Сергей Петрович, пообещал?

— Да вот, санитар в морге покончил с собой. Оставил предсмертную записку. А госпожа Блинова непременно хочет знать, почему ему не жилось на белом свете.

— Ну так скажи, — разрешил Соколов. — Что нам жалко удовлетворить любопытство хорошего человека?

— Лады. Рассказывайте, Алина Николаевна. — Воронков подпер голову ладонью и выжидающе посмотрел на Алину.

— Я? Нет, не пойдет. Только после оглашения записки.

Соколов кивнул, мол, давай, оглашай, раз пообещал, и уселся напортив Алины.

— Как скажете. — Воронков открыл черную папку, достал лист бумаги и начал читать: — «Я, Васильев Александр Геннадьевич, больше не могу и не имею права жить, на моей совести три загубленные жизни. В моей смерти прошу никого не винить. Простите меня, люди». Число и подпись.

— Ха! Ну, что я вам говорила? — завопила Степа. Она вскочила со стула и бросилась с объятиями к Воронкову. — Спасибо, дорогой Сергей Петрович, спасибо. Теперь Алина может спать спокойно. Я с самого начала знала. Это он, Васильев! Больше некому!

Степа подлетела к капитану и на радостях чмокнула его в щечку. Воронков испуганно отпрянул от моей темпераментной родственницы, не удержался и вместе со стулом упал на пол. Степа бросилась его поднимать с пола, зацепила графин с водой, стоявший на столе. Графин повалился набок, окатив водой Воронкова.

— Степа, остынь! — закричала я, опасаясь, что следом за графином на капитана упадет настольная лампа.

Алина, затаившая обиду на Воронкова, видя, как разворачиваются события, крикнула со своего места:

— Степа, вперед!

Степа протянула руку, чтобы помочь пострадавшему подняться, и все же свалила лампу на голову Воронкову.

— Хватит. Отойдите от меня, — взмолился Сергей Петрович, потирая рукой ушибленное место.

— Сергей Петрович, простите, я не хотела, честное слово, — горячо каялась Степа.

— Верю, верю, только сядьте на свое место.

Воронков поднялся с пола, снял с себя свитер и отжал воду на пол.

— Досталось тебе, — посочувствовал Соколов.

— Досталось. А ты говоришь, милые дамы. Это не дамы, это сто процентов убытка. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. С ними даже разговаривать опасно. А если уж решился на разговор, то лучше его вести в маске и бронежилете.

— Вот вам и вся благодарность, — обиженно отозвалась Алина. — Мы им собирались глаза на преступления раскрыть, а они называют нас стопроцентным убытком. Не хотите — как хотите. Девочки, за мной. — Алина решительно поднялась со своего места.

— Вы куда? В камеру? — вдогонку злорадно спросил Воронков.

— С какой стати?

— Вас застали рядом с трупом. Теперь вы у нас подозреваемые в убийстве.

— Какое убийство? Мужик сам наложил на себя руки и предсмертную записку оставил.

— Ничего подобного. Записку мы сейчас отправим на экспертизу. И если эксперт подтвердит, что записка была написана Васильевым, а не кем-то другим, тогда можно будет говорить о самоубийстве. А пока, извините, в камеру. Но… поскольку мы с вами, Алина Николаевна, договаривались, а для меня уговор дороже денег, я хочу вам дать еще один шанс. Итак, мы с Борисом Игоревичем вас слушаем.

Алина скрипнула зубами, будь ее воля, она бы и рта не раскрыла.

— Алина, не обижайся на них, расскажи, — попросила Степа, все еще чувствуя себя виноватой перед Воронковым.

— Алина, давай все как есть рассказывай, — поддержала я Степу. — Облегчим жизнь полицейским. Пусть не думают, что мы только стирать и гладить умеем.

— Ну, если только так, — кокетливо согласилась моя подруга. — Слушайте. Я давно хотела улучшить свои жилищные условия…

И Алина со всеми подробностями рассказала, что с ней произошло за последнюю неделю: как ее ночью стали преследовать странные звуки, как она заподозрила, что с квартирой что-то не так, как захотела спросить об этом прежнюю хозяйку и как нашла ее в ванной с перерезанными венами. Разумеется, во всей этой истории Алина отводила мне ничтожную роль, взяв на себя функции главного генератора идей и координатора наших действий. Оказывается, это она переговорила с соседями, выяснила, кто прежде жил в ее квартире, и вышла на след Васильева.

Степа обиженно пыхтела, но Алину не перебивала, а та без зазрения совести учила профессиональных сыщиков умению распутывать, казалось бы, самые хитрые и бесперспективные по раскрываемости преступления.

— Вот, пожалуй, и все. Вам только осталось списать на Васильева доведение до самоубийства гражданки Поповой и смерть Зацепиной.

— А кто же третий?

— Кто? Наверное, Васильев имел в виду умершего у него на столе пациента. Или… — у Алины широко раскрылись глаза, так что я даже хотела подставить ладони на тот случай, если они у нее от радости выпадут из орбит. — Да, именно так и было! Васильев утопил своего друга, Аркадия Долина. А Зацепина догадалась, за это и поплатилась. Тогда пациент не в счет.

— Я первая об этом догадалась, — не сдержалась Степа, видя, как Алина откровенно ворует ее идеи.

— О господи, Санта-Барбара какая-то, — Соколов схватился за голову и, чтобы скрыть на лице улыбку, отвернулся к окну.

— Что, господи? Жаль, что Васильев так и не предстанет перед судом, — с сожалением сказала Алина. — А вы: «О господи!»

— Вы можете подтвердить, что Васильев был знаком с Людмилой Поповой? — вернулся к теме Воронков.

— Вам нужны доказательства их знакомства? Нет, прямых доказательств у меня нет. Но, надеюсь, вы сами соберете нужные вам доказательства. Мы и так за вас всю черновую работу сделали — остались сущие пустяки. Мой вам совет: нужно быть порасторопней. Побеседуйте с соседями, сослуживцами. А нам, знаете ли, тоже есть чем заняться. Если мы каждый раз на добровольных началах будем помогать полиции, то с голоду помрем. Вы ведь за нас нашу работу не сделаете? Правда, капитан Воронков?

Обидевшись на капитана, Алина говорила с ним пренебрежительно, даже нагло, пытаясь всячески его унизить.

— У вас все? — сквозь зубы прошипел Сергей Петрович.

Глаза его сверкали хищным блеском, если бы не Соколов, он бы в долгу не остался, набросился на Алину коршуном и разорвал бы на мелкие кусочки. Что ж, Алина может довести человека до белого каления. Иной раз она перегибает палку и, сама того не замечая, обижает человека. И не ждите от нее извинений. Если ей намекнуть, что она кого-то оскорбила, пусть даже ненароком, Алина сделает круглые глаза и скажет: «Разве можно обижаться на правду?» — и тут же забудет об инциденте.

Так и в этот раз.

— Мы можем идти? — как ни в чем не бывало спросила Алина.

— Да, идите. Вы очень помогли следствию, — поблагодарил Соколов.

А Воронков так и остался сидеть за столом, раздавленный неоспоримыми, с точки зрения Степы, доказательствами вины Васильева и обвиненный в нерасторопности Алиной. Наверное, из нас троих только я мысленно пожалела капитана.

Глава 27

— Ну, как мы их сделали? — хвастливо спросила Алина, стоя на ступеньках районного отделения полиции.