МУОС. ЧИСТИЛИЩЕ
Шрифт:
— Этого не успели…
Потом перешел к Расанову, у которого во рту торчал кляп.
— Этого тоже не успели…
Потом к Лекарю:
— Сволочи! Подонки годовалые!
Он засунул свои пальцы в кровоточащую рану Лекаря, пытаясь поймать червя. Но не успел:
— Поздно… Этому сделали пересадку… Сволочи! Под трибунал их!
Радист с трудом повернулся, пытаясь понять, что же произошло. Миша, стоя рядом с Кудрявцевым, нервно разъяснил ему:
— Видишь ли, Игорь, тебе придется сталкиваться с этим и у нас в Муосе, и у себя в Москве. Мы все любим наших Хозяев. Я тоже испытываю радость, меня окрыляет восторг, когда мой Хозяин размножается и его детеныш получает нового носителя. И я со своим положением, вернее, с положением, которое занимает Третий
Радист на секунду задумался о сложностях отношений между ленточниками, но не захотел дальше вникать в это. Волна отвращения ко всему происходящему вновь захлестнула его с головой.
Пока Миша ораторствовал, на специальном месте в центре платформы разожгли большой костер. Перед этим четверых охранников — участников самовольного осчастливливания привязали друг к другу и подвесили вниз головой к цепи, которая крепилась на крутящийся блок. Палачи натянули цепь, подняв казнимых на полутораметровую высоту, после чего развели под ними костер и дали цепь в руки подвешенным. Если они отпустят ее, то уткнутся головой в костер. Цепь могли держать только двое. Они изо всех сил старались, кричали, плакали, просили прощения у Миши и у своих Хозяев. В это же время солдаты сгоняли население станции, чтобы все видели казнь.
— Вот ведь изверги! — не выдержав, воскликнул Расанов.
Миша, по-прежнему стоя рядом с Радистом, назидательно вопил:
— Смотрите, как они подвели своих Хозяев! Они их загубили. Сейчас эти несчастные, да-да — несчастные, ибо благородство они свое утратили, — убьют своих бедных Хозяев, всунув свои мерзкие головы в костер. Помните: каждый, кто совершит самовольное размножение, убивает своего Хозяина!!!
Люди, особенно дети, плакали. Они оплакивали не людей, а червяков в их телах. Руки у казнимых тряслись от напряжения. Языки пламени уже лизали их головы. В какой-то момент цепь вырвалась из рук, и несчастные повисли, уткнувшись головами в костер. Истошный вопль и запах паленого мяса были невыносимы. Радиста вырвало.
Через полчаса внезапно зашевелился Лекарь. Он открыл глаза, покрутил головой, посмотрел на лежащих рядом Радиста и Расанова и тихо произнес:
— Ребята, я уже чувствую эту тварь и, кажется, начинаю по-другому к ней относиться. Она уже не кажется мне такой гадкой.
Он снова закрыл глаза. Радист подумал, что плохие события сегодняшней ночи еще не закончились. Через некоторое время Лекарь снова зашевелился. Лицо его изменилось. Неожиданно он закричал:
— Во имя Хозяев! Выведите меня отсюда, заберите меня от этих несчастных!
Новые охранники, назначенные вместо казненных, засуетились:
— Что, уже наш? Что-то рано…
— Всякое бывает. Ты что, Хозяина в нем не чувствуешь?
— Ну, чувствую, только не очень сильно. Так что с ним делать? И вправду нехорошо благородного с несчастными держать.
— Давай его отцепим и в другую клетку переведем? А как Миша появится — его и спросим.
Они отомкнули кандалы Лекаря. Тот поднялся, растирая онемевшие руки и ноги. Охранник торопил:
— Давай-давай, пошли!
Лекарь медлил. Внезапно он ударил локтем в солнечное сплетение охранника, находившегося ближе к нему. Спустя мгновение последовал удар ногой в пах второму, который стоял у входа в клетку. Оба согнулись. К клетке бросились двое патрульных, чтобы ее закрыть, но Лекарь с силой ударил плечом дверь, которая резко распахнулась, сбив одного из подбегавших. Спустя секунду уновец уже карабкался по клетке и залез на самый ее верх. В руке у него была стрела, которую он
выхватил из колчана охранников. Он стоял на прутьях и смотрел вниз, на Расанова и Радиста. Охранники навели на него свои арбалеты, но стрелять они не могли: Лекарь уже был ленточником и ничего такого, что бы угрожало всей популяции, он не делал. Расанов спросил:— Что ты задумал?
— Я задумал сделать свою последнюю операцию в жизни. Я много раз оперировал, но это будет самая уникальная операция, какой, наверное, не делал никто и никогда! Лекарь умирает счастливым… Ха-ха-ха! Эту операцию опишут в учебниках по медицине, ха-ха!
Потом он уже серьезно и устало сказал, обращаясь к своим друзьям:
— Еще немного, и я не смогу этого сделать. Вернее — не захочу…
Говоря это, Лекарь упал на колени и согнулся, уткнувшись лбом в прутья решетки. Сжав стрелу обеими руками, он занес ее над своей шеей и стал медленно вводить в надрез, сделанный ленточниками при его «осчастливливании», а затем в канал, по которому полз червь, приближаясь к его мозгу. Ленточники-охранники поняли, что задумал уновец, и теперь пытались влезть на клетку. Но сноровка у них была не та, что у спецназовца.
Терпеть боль тяжело. Но в десятки раз тяжелее терпеть боль, которую причиняешь себе сам. Скрипели стиснутые зубы, дрожали мышцы лица, на лбу выступил пот, стекавшая по шее кровь капала на одежду Радиста, лежащего как раз под Лекарем. А тот, дойдя до точки, в которой мог находиться червь, с усилием несколько раз провернул стрелу. Потом он прошептал: «Кажется все!» и упал на бок. Стрела по-прежнему торчала в его шее. Лекарь был мертв.
В это время подоспел Миша. Он тут же устроил новую казнь свежих охранников и продолжил свои наставления Радисту:
— Помни, Игорь! Хозяева — совершенны, носители — дерьмо. Но тебе надо будет научиться переступать через себя, через свою любовь к Хозяевам для пользы всей популяции. Тяжка моя ноша, но крепка решительность. Я не отступлю и готов перебить никчемных придурков, чтобы осуществить высокую цель. Не принеся в жертву некоторых Хозяев, мы не сможем победить.
Вскоре Радиста подняли и опять привязали к тележке. Тележку поместили в другую клетку, которую установили на велодрезине. Такие чрезвычайные меры, видимо, были вызваны недавними событиями. В этой же клетке оказался и Расанов. Четыре ленточника медленно крутили педали. Спереди и сзади шла многочисленная охрана. Миша занял специально оборудованное место на помосте дрезины рядом с клеткой. Теперь Миша не отходил от Радиста — он его уже никому не доверял. Всю дорогу, не обращая внимания на огрызания и оскорбления пленника, носитель Третьего Прародителя знакомил его с особенностями жизни ленточников, секретами выживания и размножения их популяции. Он делился опытом, готовя Радиста к осчастливливанию и предстоящему походу на Москву.
Все станции ленточников, или, как их называли сами «благородные», «гнезда», выглядели приблизительно одинаково: унылыми, убогими и грязными. Население было доходяжным, но многочисленным. Ленточникам не важно было состояние носителя, лишь бы он не протянул ноги. Главным считалось количество членов общины — в увеличении числа носителей, а значит, их хозяев, они видели смысл своего существования. Радист смотрел на все это с печалью и безнадежностью. Справиться с таким количеством одержимых не под силу ни партизанам, ни Центру, ни Америке.
В каждом гнезде были «питомники». Для них отбирались наиболее сильные и здоровые женщины, работой которых было рожать и растить новых носителей. Для оплодотворения тоже брали самых здоровых и крепких мужчин. Подрастающим младенцам тут же вживляли червей, а женщины, пережившие роды, в счастливом слабоумии беременели снова.
Были у ленточников и свои школы, однако в большинстве случаев паразитирующие черви значительно снижали возможность восприятия новых знаний у детей. Во время трехмесячного начального обучения отбирали наиболее толковых, каковых были единицы, и учили дальше — в «гнезде» Академии Наук. Остальные шли в войска, рабочими или в питомники.