«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

огнетушители были в горящем помещении, и поэтому отстоять что-либо не удалось, несмотря на

самоотверженный труд наших мотористов. Сгорели в основном запасные части к кораблям.

В Сарапуле в это время находились 2 корабля, оставленные в качестве учебно-тренировочных

аппаратов. Их разобрали и погрузили на платформы. Получилось три эшелона: один с двумя кораблями,

второй — с имуществом и мастерской и третий — с ангарами-палатками, аэродромным имуществом и

людьми. В начале августа начали отправлять эшелоны. Первым отправили эшелон с людьми, и к нему был

прицеплен вагон для штаба со всеми бумагами и архивным материалом. По прибытии в Орел эшелон раз-

грузили и приготовились для разгрузки следующего эшелона. К прибытию последнего эшелона на аэродроме

были поставлены палатки, и корабли перевозились с платформ прямо на свои места.

Личный состав Дивизиона Воздушных Кораблей. 1919 г.

С фронта начали возвращаться корабли, состояние которых было ниже всякой критики. Частые

разборки и сборки, погрузки на платформы с креплением грубой проволокой, нахождение в полевых условиях

под открытым небом настолько растрепали корабли, что они потеряли некоторую часть прочности и летных

качеств. Лонжероны почти на всех кораблях покоробились, частично рассохлись, а частично набухли, и такие

корабли уже не были пригодны для полетов. Их осматривали и отправляли в Ленинград в Центральный

Авиационный Склад. Уже оттуда они не возвращались. Моторы отправляли на завод, а куда они направлялись

в дальнейшем — неизвестно. При Дивизионе удалось оставить два корабля, но и то неважного качества.

В течение зимы 1921 г. все технические силы были брошены на ремонт кораблей, но, как ни

старались, двух кораблей не удалось собрать. Ограничились тем, что один корабль привели в хорошее

состояние, а второй разобрали на запасные части.

Весной 1922 г. встал вопрос о целесообразности ради одного корабля содержать весь аппарат

Дивизиона, и, согласно постановлению Совнаркома, было приказано расформировать Дивизион Воздушных

Кораблей «Илья Муромец», а личный состав передать в Высшую Школу Воздушной Стрельбы и

Бомбометания, находящуюся в Серпухове.

В штат этой Школы был введен экипаж последнего «муромца». Командиром был утвержден

Еременко, летчи- ком-наблюдателем Лилиенфельд, стажером Анчутин. Мотористы — Фридрихов и Оймас. Я

был назначен главруком по бомбометанию, Антонов — преподавателем по моторам и заведующим учебными

пособиями. Романов — начальником отделения курсантов. Остальные военнослужащие расформированного

Дивизиона получили разные назначения и в Школу не попали.

Начальником Школы был назначен В.И.Чекалов. Он очень внимательно отнесся к «муромцу» как к

учебному кораблю. Когда были организованы классы бомбометания и воздушной стрельбы, выяснилось

значение «муромца» как летающего класса-лаборатории.

Для практического обучения курсантов бомбометанию и стрельбе был организован полигон,

начальником которого был назначен старый артиллерист П.Л.Марков. После соответствующих занятий в

классе 5—6 курсантов отправлялись на аэродром, где проходили практику по подготовке корабля к боевому

полету, после чего садились в него и вылетали на полигон, где сбрасывали учебные бомбы, про изведя все

нужные манипуляции (промер скорости, нахождение и установка угла прицеливания и т.д.).

В те дни, когда не требовались специальные полеты, проходили тренировочные и ознакомительные

полеты летных инструкторов Школы.

Однажды, следя за полетом «муромца», я был поражен исключительной смелостью полета. Глубокие

виражи с такими кренами, о которых даже не мыслили командиры кораблей старой Эскадры. «Муромец» в

руках неизвестного мне пилота с такой легкостью производил эти виражи, как легкий самолет. Этот полет

произвел на меня такое впечатление, что я пошел на аэродром узнать, кто летал. После этого я старался

приходить на аэродром или выходить на открытое место, чтобы полюбоваться таким смелым полетом. В

Эскадре я видел хорошие образцы пилотирования, летал со многими командирами, но такого полета я никогда

не видел.

Часто я сожалел, что наши лучшие командиры — Горшков, Бродович, Панкратьев, Нижевский — не

видели такого полета, а в особенности приходится сожалеть, что такого полета не видел сам конструктор И.И.

Сикорский, который предпочитал во всех случаях полет «тарелочкой» без резких разворотов и кренов.

Это летал выдающийся летчик-испытатель нашего времени Борис Николаевич Кудрин.

На мою просьбу дать характеристику летным качествам корабля Кудрин ответил мне очень

подробным письмом.

Михаил Никольской, В. Солнцев

Кроме учебных целей «муромец» выполнял некоторые специальные задания. В один из июньских

дней 1922 г. Еременко получил задание выбросить боевую бомбу весом 160 кг в районе полигона. Борис

Николаевич, узнав об этом задании, решил сам лететь, дабы проверить корабль в полете при изменении

нагрузки. Набрав высоту 2000 м, он зашел на центр полигона и скомандовал сбросить бомбу. Лилиенфельд,

который ведал этой работой, нажал рычаг сбрасывания, но бомба не оторвалась — зависла. Садиться с такой

бомбой было невозможно, она разорвалась бы непременно. Кудрин сделал несколько кругов над полигоном,

но, несмотря на все старания Лилиенфельда отцепить бомбу, она висела. Тогда он лег на пол, высунулся в

бомбовый люк (Анчутин держал его за ноги), и после некоторого усилия удалось отцепить бомбу, но это было

уже близко от железной дороги, и бомба разорвалась метрах в 50 от насыпи. Выкопала огромную воронку, но

насыпь не пострадала. По поводу этого взрыва было много неприятностей, а главное, было трудно доказать,

что бомбу сбросили из-за неполадки. В момент отделения бомбы корабль не изменил режима полета, но при