Мушкетер

Господин душ Барруш – а с момента отъезда из Парижа я про себя все чаще называл его подлинным именем – смотрел на меня с нескрываемым отвращением.

Отодвинув тарелку, я сказал:

– Не кажется ли вам, господин Лакедем, что, отказываясь от еды, вы тем самым лишаете поддержки собственных близких, тех, кому ваша поддержка чрезвычайно важна?

Судя по его лицу, он хотел что-то съязвить, но я не дал ему произнести ни слова:

– Вам необходимы силы – хотя бы для того, чтобы перенести эту дорогу. Голод лишит вас сил и добавит забот вашей жене и дочери. Ешьте. Если вас смущает мое присутствие – я вас оставлю.

Сказав так, я действительно вышел из-за стола и отошел к окну.

Краем глаза я заметил, что, после некоторого замешательства, ростовщик пододвинул к себе блюдо с рыбой и принялся за еду. Видимо, мои доводы показались ему разумными.

Дождавшись, пока он покончил с едой, я вызвал Юго и приказал ему отнести в комнату, где находились женщины, двух жареных цыплят и бутылку вина. Старик вопросительно посмотрел на хозяина. Господин душ Барруш молча кивнул, и слуга отправился выполнять приказ. После его ухода, ростовщик негромко сказал:

– Очень благородно с вашей стороны, господин тюремщик, заботится о здоровье узников. Надеюсь, и за это Господь не оставит вас своей милостью.

Я хотел промолчать на эту колкость. Но не удержался. По счастью, в столовой никого не было. Я сказал:

– Господин Лакедем, вместо того, чтобы оскорблять меня, может быть, незаслуженно...

– Незаслуженно?! – взорвался он. – Хотя да, ведь вас не в чем винить – вы всего лишь стремитесь выполнить приказ как можно лучше! Незаслуженно, черт побери!

– Да, незаслуженно, – твердо повторил я. – Я мог бы вам объяснить...

– Ничего не нужно объяснять, господин Портос, – перебил он с презрительной усмешкой.

– Тогда давайте просто поговорим, – предложил я. – О чем хотите. Отец говорил, что неторопливая беседа способствует пищеварению. Если хотите, можем поговорить о географии.

Неожиданные слова мои поразили душ Карлуша. До того он смотрел в сторону, теперь же удивленно уставился на меня.

– О географии? – переспросил он, словно не веря собственным ушам.

– Ну да, почему бы и нет? О географии. Знаете – описание других стран, а также сел и городов, в них находящихся. Они носят имена, подобно людям... Да! – я улыбнулся. – Вот, кстати, об именах, которые люди носят. Например, если бы не было прозвищ или фамилий, представляете, сколько путницы могло бы происходить? Скажем, направил бы меня мой командир.. ну, вот, к какому-то Жаку. Но у меня, по меньшей мере, шесть знакомых носят это имя! И если командир не уточнит, которого именно Жака он имеет в виду, я не буду знать, к кому идти... – произнося все это, я пристально смотрел на ростовщика. – Мне придется выбирать самому. И если я ошибусь и передам распоряжение не тому Жаку – разве будет в том моя вина? Нет, вина, в таком случае, целиком ляжет на моего командира, господина Дезэсара, который не соизволил уточнить.

Лакедем-душ Карлуш недоуменно хмурился, ничего не отвечая. Видно было, что он чувствовал за моими словами особый смысл, но никак не мог понять, какой именно. Тем не менее, в его взоре пропала первоначальная враждебность, и это меня уже несколько приободрило.

– Пора ехать, – сказал я. – Ступайте за вашим семейством, господин Лакедем. И по дороге подумайте о том, что я вам сказал. Об именах и...

– ...И географии, – пробормотал он. – Я понимаю, что вы хотите подать мне надежду, но... – господин Лакедем замолчал. – Бог вас поймет, – он опустил голову. – Может быть... Если я ошибся...

Спустя полчаса мы выехали из Невера – на юг. Далее я воздерживался от разговоров с душ Карлушем, и тем более – с Рашелью. Так было и в Лионе, где мы вновь останавливались на ночь, и в Сент-Этьенне, и в Гренобле. Вновь я не спал, охраняя комнаты, в которых отдыхало семейство Лакедемов. Я предпочитал дремать в седле – по тем же причинам, что и раньше. Несмотря на то, что мои слова посеяли некоторую растерянность в душе ростовщика, и он, и остальные(,) по-прежнему(,) не скрывали своей враждебности. Стиснув зубы, я терпел – но до тех пор, пока однажды, во время такой вот остановки, едва не случилось непоправимое. Собственно говоря, это была предпоследняя наша остановка – в окрестностях Гренобля. Арестованные совершили небольшую прогулку – под бдительным присмотром вооруженного Мушкетона, – я же, пообедав в харчевне, почувствовал, что более не смогу продолжать путь, если хотя бы на полчаса не прилягу. К тому времени мы были в дороге не менее пяти дней. Я улегся прямо на земле, подстелив под себя плащ и положив под голову седло.

Проснулся я внезапно – и своевременно: дочь Исаака Лакедема склонилась надо мной, высоко подняв правую руку. В руке сверкал стилет с узким лезвием. Вскочив на ноги, я перехватил ее руку, легко вырвал оружие и отбросил его в сторону.

Так дальше не могло продолжаться. Воспользовавшись тем, что Мушкетон уже усадил остальных в карету, я притянул ее на мгновенье к себе и прошептал:

– Послушайте же, оглянитесь по сторонам, черт побери! Я не могу сказать вам всего, но, может быть, вы сами догадаетесь... Оглянитесь, говорю я!

Девушка решительно вырвала у меня руку, но мои слова ее удивили. В глазах ее, кроме ненависти и презрения, появилась слабая тень удивления. Подчиняясь моим словам, она осмотрелась.

– Ну?! Неужели вы ничего не замечаете? – я старался не повышать голос. – Вы ведь должны помнить места, граничащие с Испанией! Разве эти места похожи на них? Разве горы, которые вы видите на горизонте, похожи на Пиренеи? Посмотрите, внимательнее посмотрите, вон туда! – я указал в сторону горизонта, где за величественными отрогами угадывалось холодное сиянье альпийских снегов. – Вдохните этот воздух, – и я сам глубоко вдохнул теплый воздух, в котором, однако, удивительным образом присутствовал запах снежной свежести. – Посмотрите, ведь это те вершины, на которые когда-то, перед своим походом, смотрел великий Ганнибал, и возможно, с того места, на котором сейчас находимся мы!

– Что вы имеете в виду? – спросила Рашель, и в голосе ее появились неуверенные нотки. – Ганнибал? Какой Ганнибал, что это значит?..

Воспользовавшись тем, что мне удалось зародить в ее душе сомнение, я вновь взял ее за руки, и на этот раз она не вырывалась.

– Рашель, – сказал я негромко. – Посмотрите мне в глаза. Посмотрите же!

Она робко подняла голову, и я увидел в ее глазах слезы.

– Не плачьте, умоляю! – я чувствовал, как у меня защемило сердце. – Неужели вы могли поверить, что я отдам вас и ваших родителей в лапы инквизиторов? Неужели за это время вы так плохо узнали меня?

– Но что же, в таком случае, вы делаете? – спросила она растерянно. – Разве вы не везете нас в Испанию... – тут она, видимо, вспомнила мои слова и еще раз оглядела окрестности. Щеки ее слегка порозовели. – Послушайте, господин Портос...

– Называйте меня Исааком, – сказал я. – Портос остался в Париже. Здесь есть только Исаак де Порту. Исаак ду Пирешу, ваш родственник и верный друг. Вы спрашиваете, куда я вас везу? Туда, где вы сможете чувствовать себя в безопасности. Мне, право же, очень жаль, что во Франции это оказалось невозможным. Нет, милая Рашель, мы направляемся не в Испанию. Осталось совсем недолго, день или, может быть, чуть больше. Но, прошу вас, ни слова не говорите вашим родителям. Только при великом Генрихе эти края отошли под власть французских королей. И сегодня тут полно шпионов, которые служат всем на свете – кардиналу, королю, римскому папе, императору. А местные жители смотрят во все глаза на всех чужаков. Одно неосторожное слово и даже движение могут сорвать наши планы. И тогда мы все погибли. И ваша семья, и я. Дайте слово!