Мушкетер

– Ваши планы? – повторила Рашель. – Ваши планы? Но в чем они заключаются, эти ваши планы?

– Дайте мне время, – попросил я. – Совсем немного времени, и вы обо всем узнаете.

Она молчала. Поискав в траве, я нашел отброшенный стилет, протянул его ей и настойчиво повторил:

– Рашель, обещайте, что ничего не скажете родителям! Я сам едва не проговорился вашему отцу.

Взяв свое оружие, она, словно в раздумье, провела по лезвию пальцем. Покачала головой.

– Дать слово? Но в чем? Вы же мне не сказали ничего определенного, – Рашель отвернулась. – Хорошо. Я верю вам, Исаак. Может быть, это ошибка, в которой мне придется горько раскаяться, но я верю вам. Я ничего не скажу ни отцу, ни матери.

Я проводил ее к карете, Мушкетон привычно задвинул засовы, и мы двинулись дальше. После короткого объяснения с Рашель – если можно было так это назвать, – я чувствовал себя значительно лучше. И, хотя следовало по-прежнему оставаться начеку, я был уверен, что план мой наполовину удастся. Наполовину – потому что потом мне предстояло возвращение в Париж.

Теперь предстояло самое важное и опасное предприятие – пересечение границы. Воспользоваться обычной дорогой – значило оказаться под пристальным вниманием самых разнообразных шпионов: приграничные городки поистине средоточие подобных господ. Мне же необходимо было стать невидимкой для них – и сделать таковыми своих спутников. План у меня сложился с самого начала, и в нем важную роль я отводил своему слуге.

Глава десятая, в которой я выполняю поручение

И вот, через пять дней после того, как мы покинули Париж, глазам моим предстали предгорья Альп и неширокая река Дюранс, разделявшая в этом месте владения французского короля и герцога Савойского. Как я и говорил Рашели, лишь при великом Генрихе здешние места перешли под власть французской короны. Однако хрупкий мир явно был чреват новой войной. На то указывало и обилие солдат вблизи от границы. Французских с этой стороны Дюранса – и савойских – по ту сторону. Власть в этих краях принадлежала губернатору провинции Дофине, сидевшему в Гренобле. Однако то ли он здесь не бывал, то ли ослеп. Во всяком случае, оборванцы в мятых касках и давно нечищеных кирасах, гордо именовавшие себя солдатами французской короны, никак не могли бы оказать серьезное сопротивление савойцам или их союзникам испанцам, буде герцог Карл-Эммануил надумает вторгнуться в пределы французских Альп.

Именно об этом, отвлекшись от собственных дел, думал я, когда проезжал по городкам, разбросанным вдоль границы. Крохотные гарнизоны, стоявшие в них, походили друг на друга бедственным состоянием оружия и снаряжения, нищенским положением солдат и скрыто-враждебным отношением местных жителей, все еще считавших себя подданными герцога Савойского. Увиденные картины столь поразили меня, что я на некоторое время забыл о главной своей цели и решил, что полезно будет собрать сведения о здешнем состоянии дел. Но впрочем, я тут же сообразил, что мне будет трудновато объяснить, откуда я так хорошо знаю обстановку на франко-савойской границе.

Это соображение немедленно вернуло мои мысли в прежнее состояние, и я направился к Маржаку – городу, расположенному на самом берегу Дюранса. Русло реки здесь изрядно сужалось и круто изгибалось, неся свои воды к широкой Роне. Оба берега в самом узком месте соединял мост, достаточно широкий и вполне крепкий для того, чтобы проехала карета. Трудности же заключались в том, что у въезда на мост находился таможенный пост, где, вместе с таможенниками несли службу несколько солдат. Предъявлять подорожные документы здесь я не хотел: какой-нибудь особо ретивый малый мог бы указать мне, что я приехал не туда, куда должен был. Результатом подобного объяснения стало бы либо вмешательство местного начальника, либо вооруженная стычка с приграничным патрулем. В первом случае моим подопечным грозила та самая судьба, от которой я надеялся их уберечь. Даже если бы мне пришлось выйти сухим из воды, их бы отправили в Барселону в другом сопровождении. Во втором же случае, то есть, если бы нам удалось прорваться на тот берег силой, для меня был бы закрыт путь к возвращению, – чего я тоже всячески хотел избежать; господин же Лакедем с семейством и в этом случае отдан был бы инквизиции.

Итак, открытое пересечение границы было для нас невозможным. К тайным же действиям подобного рода я был не готов.

Все это мне удалось узнать, объезжая окрестности в одиночку. Подопечные мои ждали в карете, которую Мушкетон подогнал к постоялому двору на въезде в Маржак. Вернувшись из разведки, я узнал от хозяина постоялого двора, что и солдаты, и таможенники подчиняются некоему капитану Жерару де Бриссо, местному уроженцу, получившему этот пост по выходе в отставку. Мой собеседник, говоривший с сильным итальянским акцентом, называл капитана «сеньором». Бриссо был тяжело ранен два года назад, во время неудачной осады королевскими войсками гугенотской крепости Монпелье. Здесь же господин Бриссо командовал двумя десятками солдат и десятком чиновников таможенной службы. Дом его, важно именуемый «отель Бриссо», как это обычно бывало, служил одновременно и жилищем капитана, и казармой гарнизона. Хозяин постоялого двора был столь любезен, что показал мне отель Бриссо – по его словам, самый большой дом в Маржаке. Мы отправились туда. Хотя я пока не знал, что и как буду говорить неизвестному капитану.

У высокого крыльца слонялись без дела десяток вояк разного возраста и с разномастным оружием в руках, как я понял – местный гарнизон в почти полном составе. Спешившись, я бросил поводья ближайшему из них – долговязому малому лет двадцати пяти. Солдат был наряжен в обычное и довольно опрятное платье горожанина. Нечищеная каска, из-под которой торчали рыжие кудри, придавала ему вид скорее нелепый, чем воинственный, а внушительных размеров мушкет он выронил, когда ловил поводья. Я приказал горе-воину постеречь коня, Мушкетону – не допускать, чтобы кто-либо сунулся к карете, а сам быстро взбежал по кривоватым ступеням крыльца. Отворяя тяжелую дверь, я успел увидеть, как мой слуга, во исполнение приказа, зарядил своего славного тезку пятью пулями и взвел курок.

В передней «отеля Бриссо» было просторно, но темно. Несколько особ подозрительно вида – из тех, кто предпочитает лунный свет солнечному, – слонялись от стены к стене. При моем появлении они исчезли в мгновение ока, словно тени. В опустевшем помещении остались только я, да солдат в кирасе и каске, с длинной шпагой на перевязи, охранявший высокую дверь. Он показался мне единственным из всего гарнизона Маржака, кто был похож на солдата. Как можно было понять, за дверью как раз и находился сам господин Бриссо. Через мгновение, впрочем, появился лакей – крепкий малый в старой ливрее. Поинтересовавшись, кто я такой и с какой целью беспокою капитана, он попросил меня немного подождать.

– Господин де Бриссо очень занят, сударь, – сказал он, уставившись в пол и лишь изредка бросая на меня настороженные взгляды. – И вообще, лучше бы вам прийти после обеда...

Я бесцеремонно отстранил его и решительно направился в кабинет. Караульный не успел мне помешать, так что через мгновение я уже находился в кабинете господина капитана. Кабинет был так же просторен, но, в отличие от передней, светел. Вся обстановка состояла из внушительных размеров стола и такого же большого кресла. И вот за этим-то столом и в этом кресле восседал Жерар де Бриссо, начальник гарнизона славного города Маржака. Вернее было бы сказать, что господин Бриссо не восседал, а возлежал. Руки его покоились на подлокотниках, голова была запрокинута так, что над расстегнутым воротом сорочки видна была лишь торчащая вверх старомодная борода а-ля Генрих Наваррский. При этом он громко храпел – храп моего Мушкетона, порой доводивший меня до полного исступления, казался, по сравнению с этим, легкой приятной музыкой. Удивляться тому, что капитан спит так крепко в неподходящее для сна время, не приходилось: на столе выстроились палисадом винные бутылки, числом не менее дюжины. Опустошили их недавно. Сильный винный дух, исходивший из полуоткрытого рта господина Бриссо, заполнил все пространство, так что я невольно закашлялся. Кашель, стук захлопнувшейся двери и звон моих шпор сделали свое дело. Храп прекратился, и достойный муж медленно опустил голову, так что полуоткрытые глаза остановились на моей фигуре. Взгляд его становился все более осмысленным, а, остановившись на пистолетах, торчавших за поясом, Бриссо нахмурился и поправил перевязь, съехавшую во время сна куда-то подмышку. После первых же слов, произнесенных господином Жерарром де Бриссо с итальянским акцентом (хотя и не столь сильным, как у хозяина постоялого двора), я понял, что передо мною – старый служака, каких я немало повидал в Гаскони. Природный, но необразованный ум таких господ с возрастом обретает изрядную глубину под воздействием опыта – или окончательно исчезает из-за непрерывного пьянства и обжорства.

Итак, обнаружив у себя в комнате незнакомого военного, господин Бриссо первым делом поинтересовался целью этого появления. Голос его был хриплым от сна. Я представился ему, объяснил, что миссия моя конфиденциальна и разглашению не подлежит, после чего предъявил письмо его высокопреосвященства, предписывающее оказывать мне всяческое содействие. Спрятав письмо во внутренний карман, я сообщил затем капитану, что я и особы, мною сопровождаемые, нуждаемся лишь в ночлеге – и только на одну ночь. Обрадовавшись возможности немедленно оказать содействие парижскому гостю, капитан тотчас предложил воспользоваться его гостеприимством.

– Дело в том, – ответил я, – что мне необходимы две комнаты, просторные. Кроме того, было бы желательно, чтобы в эти комнаты можно было попасть незаметно – сопровождаемые мною особы должны быть укрыты от посторонних глаз. В том числе, и от глаз ваших солдат, господин капитан.

Капитан величественно взмахнул рукою.

– Дом огромен, – сказал он, – Мои солдаты расквартированы в комнатах на первом этаже. Там же и мои покои. Я, господин Портос, сам старый солдат, и предпочитаю жить по старинке. Весь второй этаж – в вашем распоряжении. С черного хода туда ведет лестница, так что ни вас, ни особ, вами сопровождаемых, никто не увидит. Даже я! Можете ничего не объяснять, сударь – я знаю, что такое королевская служба.