Мушкетер

Я чувствовал себя словно в лихорадке. Тело сотрясала крупная дрожь, даже руки, в которых я держал лист за подписью самого кардинала Ришелье, отказывались слушаться. О, какую опасную игру я сейчас затевал! Как глубоко старался я запрятать свои планы – даже от самого себя. Как будто боялся, что даже во мне самом, в душе моей таится шпион, который способен раскрыть тайну его высокопреосвященству или святейшей инквизиции.

Вместе с тем – и это удивляло меня самого, – я не испытывал никакого страха перед будущим. И возбуждение, охватившее меня, причиной имело отнюдь не страх, а азарт. Сладковатый аромат горячего воска кружил мне голову, и от того азарт обретал болезненную окраску, а тени, качавшиеся по стенам спальни, становились все более причудливыми.

«Вы уверены, Исаак, что все продумали и ко всему готовы?»

Голос отца, Авраама де Порту, прозвучал так отчетливо, что я вздрогнул. Разумеется, это было всего лишь игрой воображения. Тем не менее, я продолжил эту игру – я ответил вполголоса:

– Да, отец, мне кажется, что я продумал все. Или, во всяком случае, я ко всему готов.

«Понимаете ли вы, чем это грозит?»

– Понимаю. Это опасная игра, которую я собираюсь вести против всесильного первого министра.

«Кто вы, Исаак, и кто он?»

– Я ваш сын, – ответил я. – Я – сын человека, бросившего вызов инквизиции. И значит, я могу выиграть у его высокопреосвященства.

«Верите ли вы в успех? Верите ли вы в то, что сможете вернуться в Париж и при этом оставаться в безопасности?»

– Да. Я верю в то, что мне удастся спасти семейство вашего друга Карлуша душ Барруша. И я верю в то, что смогу исполнить клятву и отомстить вашему убийце. И я сделаю это, не изменяя присяге и не нарушая приказ.

Но голос мой при этом не был достаточно твердым. Возможно, поэтому тень отца неслышно метнулась в угол и растаяла в сером свете занимавшегося утра – вместе с другими ночными тенями. Воображаемый разговор с отцом окрасил мое нетерпение в тревожащие тона. Я задул свечу и спрятал приказ. Одевшись в дорожное платье, я растолкал Мушкетона и велел ему собраться поживее. При этом я приказал моему слуге почистить не только мои пистолеты и шпагу, но и свой мушкет, и взять в дорогу достаточный запас пороха и пуль.

Из дома я выехал экипированным так, как будто направлялся на войну. Вместо бархатного камзола – желто-коричневая куртка-буфль из буйволовой кожи, теплый плащ, высокие ботфорты с красными каблуками. Мушкетон, в чрезмерном рвении, приготовил даже каску и кирасу, но их я, разумеется, оставил дома. Зато пистолеты в седельных кобурах были заряжены, дорожные сумки хранили немалое количество пуль и пороха, запасные фитили и даже запасной клинок для шпаги. На плече Мушкетона, гордо вышагивавшего у стремени, покачивался его грозный тезка – отличный мушкетон с широким стволом, способный одним выстрелом послать в неприятеля десяток безжалостных пуль. Оружие это было очень удобно при стрельбе верхом. Слуге своему я отводил роль возничего, а, значит, и в его случае мушкетон был бы удобнее мушкета – в силу меньших размеров и удобства, когда нет времени на частую перезарядку. Кроме мушкетона мой верный спутник вооружился устрашающих размеров охотничьим ножом. Редкие прохожие провожали нас взглядами, в которых читались удивление и даже испуг.

В гвардейской конюшне я приказав Мушкетону запрячь пару уже ожидавших лошадей в выбранную ранее карету, а затем сложил весь арсенал в большой ящик, крепившийся позади экипажа. Слуга мой занял место на козлах, и мы отправились к дому, в котором проживало семейство Лакедем.

По дороге в конюшню я больше думал о своем плане; сейчас же меня ожидало серьезное испытание. Я не мог сказать всей правды Лакедему. Значит, мне предстояло сыграть весьма незавидную роль вестника несчастья и исполнителя неправедного приговора.

Я велел Мушкетону остановиться в квартале от дома. Мне не хотелось, чтобы черная карета с зарешеченными окнами сразу же появилась у входа в дом. Вулкана я пустил шагом. Я еще не знал, как поведут себя Исаак Лакедем и его домашние, но хотелось мне больше всего, чтобы все оказалось уже позади. От сильного волнения у меня вдруг резко заболела голова. В это мгновение один из «лавочников», стоявший напротив особняка, быстро преградил мне дорогу. Я ткнул ему под нос приказ об аресте. Он испуганно отшатнулся – у меня при этом было, по-видимому, очень свирепое лицо, – но, разобрав, что предписывал приказ, облегченно вздохнул и даже заулыбался.

– Так вот почему, ваша милость, вы тут прогуливались ночью, – он заговорщически подмигнул. – А я-то вас сразу приметил, думаю – как бы этот великан не помешал... – «лавочник» оглянулся по сторонам и коротко свистнул. Тотчас, словно из-под земли, рядом с ним выросли еще трое, похожие друг на друга как братья.

– Мне сказали, что вас будет двое! – сказал я недовольно. – И что вам предписано только охранять имущество арестованных и не мешать мне!

– Так-то оно так, но вы сами виноваты, – ответил первый сбир. – Когда я вас увидел ночью, то и решил, что это как раз вы, ваша милость, задумали нам помешать. Нам ведь не сказали, что кроме нас пришлют еще кого-нибудь. Вот я и позвал на помощь. На всякий, знаете ли, случай. В одиночку с вами бы я никак не справился. Да и вдвоем тоже, – он с уважительно посмотрел на меня. Несмотря на то, что мысли мои занимал предстоящий арест, мне было лестно уважение даже этого презренного полицейского агента.

– Вы не тревожьтесь, – сказал он поспешно, – они сейчас уйдут.

Первый сбир – я понял, что он начальствовал над остальными, – отдал соответствующее распоряжение, и два его подручных исчезли так же неожиданно, как и появились. Сам же он и его напарник подождали, пока я спешился, и двинулись за мною на почтительном расстоянии. Уж не знаю, действительно ли они таким образом подчеркивали разницу в нашем положении, или благоразумно предоставили мне принять на себя первый удар негодования обитателей особняка.

Я решительно поднялся по давно знакомым ступеням, взялся за висевший на цепи бронзовый молоток и трижды ударил им в дверь.

На стук вышел хорошо знакомый мне Юго. При виде меня, старый слуга господина Лакедема заулыбался, но, не увидев ответной улыбки на моем лице, нахмурился.

– Это дом ростовщика Исаака Лакедема? – громко спросил я.

Лицо Юго приобрело растерянное выражение. Он что-то промычал. Я бесцеремонно отстранил его и шагнул в переднюю. Тотчас оба сбира рысью устремились за мной, и первый, высунувшись из-за моей спины, приказал:

– Позови хозяина! Да поторапливайся, у нас нет времени!

Юго посмотрел на него, снова на меня.

– Делайте, что вам говорят! – сурово сказал я. Понурив голову, старый слуга отправился выполнять распоряжение. Я нетерпеливо прошелся по просторной передней, в которой бывал столько раз за последние полгода. Мне стоило большого труда сдержаться, чтобы не отвесить обоим сопровождавшим парочку хороших подзатыльников и не вышвырнуть их отсюда. Они выглядели застывшими воплощениями чванства и высокомерия, столь присущих выскочкам, которым судьба вдруг дала в руки малую толику власти. Особенно у меня зачесались кулаки в тот момент, когда я вдруг показался самому себе похожим на них.

Вскоре здесь появились Исаак Лакедем. Его сопровождали Юго, жена и дочь.

– Что случилось? – встревожено спросил он. – Надеюсь, все... – тут он увидел надутых сбиров и осекся. Лицо его окаменело.

– Ростовщик Исаак Лакедем! – поспешно заговорил я, не давая ему произнести что-нибудь такое, из чего сопровождающие могли бы догадаться о нашем давнем знакомстве. – По приказу его высокопреосвященства кардинала, я должен взять под стражу и препроводить в специально предназначенное для того место вас и всех, кто находится сейчас в этом доме! Надеюсь, вы не будете оказывать сопротивления. Вот этот приказ, можете с ним ознакомиться, – я протянул ему лист, заверенный печатью кардинала. Ростовщик взял его спокойно, хотя руки его в какой-то момент предательски дрогнули. Прочитав, он вновь посмотрел на меня и вернул приказ, который я тут же спрятал во внутренний карман.