Муссон

— Аллах акбар! — прокатилось по рядам воинов пустыни, и, наклонив длинные копья, всадники устремились вперед, в бой.

Турки бежали перед ними.

Дориан осел в носилках, закрыл глаза и позволил тьме поглотить его.

В колонне племени авамир, идущей по проходу Пестрой Газели, было почти шесть тысяч бойцов. На соляных равнинах за проходом врага не оказалось. Разведчики доложили, что с приближением армии принца турки бежали на север, к Маскату.

Принц аль-Малик задержался в проходе, чтобы достойно похоронить погибших здесь воинов племени соар. Дориан был слишком слаб и болен, чтобы вставать с носилок, но Батула и четверо других воинов отнесли его к могиле, и он впервые молился как мусульманин в обществе других верующих, когда они читали молитвы для мертвых.

Затем армия прошла по соляным равнинам к горьким источникам Гхайл-я-Ямин, где уже собрались воины племени соар, добавившие к войску принца три тысячи копий.

Вечером в палатку, где лежал Дориан, пришли шейхи соаров, обступили носилки и потребовали подробного рассказа о битве в проходе Пестрой Газели. Его повествование прерывали возгласы удивления, когда он описывал смерть каждого воина; лица отцов и братьев павших светились гордостью.

— Клянусь Аллахом, Хасан был счастлив погибнуть в такой битве!

— Именем Господа, Салим был настоящий мужчина.

— Аллах приготовил моему сыну Мустафе место в раю.

Все они рвались в бой отомстить, ибо кровную вражду можно прекратить только кровью; они плевали в песок и проклинали Заяна аль-Дина и турок. Дориан в глубине души давал такие же клятвы.

Потом каждый полдень и каждый вечер, пока армия стояла у источников Гхайл-я-Ямин, они снова приходили в палатку Дориана и просили повторить рассказ; и если Дориан пропускал хоть малейшую подробность, они поправляли его, просили вспомнить каждый удар и каждый выстрел, напомнить, что именно делал каждый воин-соар перед смертью.

От источников Гхайл-я-Ямин армия начала следующий отрезок своего долгого пути на север, к Маскату. У каждого источника и прохода в горах к ней присоединялись воины других племен: балхаф и афар, бейткатир и харасис, так что, когда подошли к Мукайбару, набралось уже пятнадцать тысяч копий. Могучая армия растянулась по пустыне на десять миль.

Батула поведал одному из своих товарищей историю обращения Дориана. Ни один араб не в состоянии хранить тайну, особенно такую, и рассказ разошелся по всему лагерю, его повторяли по вечерам у каждого костра, и воины вспоминали пророчество древнего святого Теймтейма, потому что многие читали слова пророчества на стенах мавзолея святого. Они бесконечно спорили и клялись именем Бога, что аль-Салил несомненно сирота из пророчества и что с ним их победа предрешена.

Еще до начала Рамадана принц Абд Мухаммад аль-Малик воссядет на Слоновом троне в залах Маската.

За недели продвижения армии от Гхайл-я-Ямина к Мукайбару раны Дориана зажили: в воздухе пустыни нет вредных испарений, от которых раны воспаляются и загнивают. Когда он был готов занять место в рядах воинов, принц послал за ним. И когда Дориан шел по лагерю к шатру принца, все племена приветствовали его и сопровождали до самого шатра.

Воины остались у открытого шатра, а Дориан склонился перед принцем и попросил:

— Благослови, отец.

— Ты получишь мое благословение и мою благодарность, и многое сверх того.

Он хлопнул в ладоши, и Батула вывел вперед четверых великолепных беговых верблюдов. Каждый был накрыт роскошной попоной, на спине у каждого висели в чехлах копье, сабля и джезейл.

— Это мой дар тебе — небольшая плата за то, чего ты лишился в проходе Пестрой Газели.

— Благодарю за щедрость, отец, но я не жду награды за то, что выполнил свой долг.

Аль-Малик снова хлопнул в ладоши, и две пожилые женщины из племени соар, с плотно закрытыми лицами, подошли к Дориану и положили к его ногам груду шелков.

— Это матери Хасана и Салима, погибших в проходе, — объяснил аль-Малик. — Они просили меня даровать им честь вышить и украсить твое боевое знамя.

Женщины разложили знамя на полу шатра.

Длиной шесть футов, из голубого шелка, а на нем серебряными нитями вышито пророчество святого Теймтейма. Изящная надпись плыла и развертывалась на шелковом фоне, как течения и водовороты на поверхности быстрой голубой реки.

— Отец, это знамя шейха, — возразил Дориан.

— Отныне ты шейх. — Аль-Малик ласково улыбнулся. — Я возвысил тебя до этого звания. И знаю, ты понесешь его с честью.

Дориан встал и поднял знамя над головой, потом вынес на солнце. Толпа расступалась перед ним, воины шумно приветствовали аль-Салила и стреляли в воздух. Знамя плыло за Дорианом, как голубой змей на ветру. Дориан вернулся в шатер и простерся перед принцем.

— Ты оказываешь мне слишком большую честь, господин.

— В предстоящей битве ты будешь командовать левым флангом, шейх аль-Салил, — сказал ему принц. — Я отдаю под твое знамя четыре тысячи копий.

Дориан сел и серьезно посмотрел принцу в глаза.

— Отец, могу я поговорить с тобой наедине?

Принц жестом приказал опустить кожаные полы шатра, а аль-Алламе и остальным своим придворным удалиться. Они остались вдвоем.

— О чем еще ты просишь меня, сын мой? — Аль-Малик наклонился ближе к нему. — Говори, и получишь желаемое.

В ответ Дориан развернул знамя и пальцем провел по надписи с пророчеством.

— «Он объединит разделенные пески пустыни», — прочел он вслух.

— Продолжай, — сказал принц, нахмурившись. — Я не понимаю, о чем ты.

— Мне кажется, святой возложил на меня еще одну обязанность. Говоря о песках пустыни, святой имеет в виду разделенные племена, которые враждуют друг с другом.

Теперь принц кивнул.

— Возможно, это правда, — согласился он. — Хотя к нам пришли многие племена, масакара, харт и бани-бу-хасан все еще слушаются военного барабана Якуба и Блистательной Порты.

— Позволь мне пойти к ним под этим знаменем, — попросил Дориан. — Пусть увидят цвет моих волос, и я поговорю с ними о пророчестве. Потом, если Аллах будет милостив, я приведу тебе еще десять тысяч копий.

— Нет! — Принц тревожно вздрогнул. — Масакара предатели. Они вспорют тебе живот и выставят тебя на солнце. Я не могу так рисковать.

— Я сражался против них, — негромко возразил Дориан. — Они должны уважать во мне достойного противника. Если я приду к ним один и отдамся в их власть как путник, они не посмеют пойти против учения пророка. Им придется выслушать, что я пришел сказать.