Мутабор

– Никак не привыкну к этой модели, – пояснил я Кате свои некоторые замешательства в пути, – еще две недели назад у меня была другая машина.

– Какая?

– Скромная, – отмахнулся я, – «Ниссан-Премьера».

Ох уж эти новые ощущения, когда тебе приходится врать напропалую, когда каждое твое слово – ложь, и ты мчишься, наращивая скорость на угнанной машине, не уступая никому дорогу! И чем больше ты наращиваешь скорость и ломаешь дров, тем больше понимаешь, что пути назад нет. Новые машины и новые женщины. Царский мост и Дворцовая набережная. Мотор с мордой зверя. Натуральная кожа обивки.

– Меняешь машины, как перчатки? – пыталась поерничать она. – Ты во всем такой непостоянный?

– На самом деле не вижу ничего странного в своем поведении. Ведь все, по-твоему, определяет запах? Так и в технике! Новый запах – ты к нему привыкаешь. Через три дня он тебя уже не волнует, и любовь заканчивается, и тебе требуется запах новенькой машины. – Теперь я тоже стал продвинутым и знал правило цифры три. Три-два-раз – отсчет пошел с космической скоростью.

– Значит, ты так объясняешь для себя новые чувства? Три дня – и вся любовь прошла? – надула губки Кэт. – Но я, если ты помнишь, говорила о трех годах.

– Три-два-раз, пока, – стремительно поцеловал я ее в надутые сладкие губы; я вложил в этот сухой и колкий поцелуй всю горечь, что переполняла меня.

– Захочешь пообщаться – звони, – чмокнула она меня в ответ в щеку.

– Хорошо, – провел я пальцем по стеклу, словно подводя черту нашим отношениям. Для себя в тот момент я решил больше с ней не встречаться. Ибо курица не птица, а женщина не человек.

5

Но одно дело принять решение, а другое его исполнить. Не успела Кэт скрыться за дверьми, как я понял, что уже безумно скучаю. И эта боль была лучшим подтверждением того, что существует нечто большее, чем животный инстинкт. И что я влюбился в девочку-кошку, которая гуляет сама по себе.

Любовь нарушает табу. Влюбленный способен на безумство, он выглядит глупо и жалко, даже неприятно навязчиво. Через пятнадцать минут, вернувшись домой, я начал названивать Кэт не переставая. Я чувствовал, что не могу без нее прожить и дня, что я привязался к ее бархатной коже и шелковой энергетике с первого взгляда-прикосновения. Отчаявшись дозвониться, я стал дотрагиваться до предметов в комнате. До полированного стола и спинок стульев, до фарфоровых бокалов и фаянсовых чашек, до запонок и замши, до кожаных и сафьяновых корешков. Добравшись до переплетов, я нашел на полке книгу по этологии. В этой книге я вычитал, что самцы стремятся познать как можно больше разных и красивых самок, потому что в половом отборе отвечают за количество, а женщина – за качество генов.

Зачиная ребенка, мужчина ничем не рискует. Попыток пристроить свои гены у него может быть миллион. А женщина, зачавшая от некачественного мужчины, если и исправит свою оплошность, то очень нескоро.

Я вспомнил, как старики и бабки в нашем кишлаке плевались, когда узнавали что-то неприглядное об односельчанках. Если у мужчины много девушек, то он джигит. А если девушку увидели вечером с парнем наедине, то она шлюха. Она не заботится о самом главном – семье и будущих детях!

Беременным и кормящим не до смены партнеров. Да и кому они нужны в таком состоянии. Природа не предполагала противозачаточных средств и абортов, поэтому женщина вынуждена выбирать одного-единственного очень долго и качественно, а других водить за нос. Ибо чем больше мужчин по ней вздыхают, тем шире выбор.

«Значит, женщине не свойственна полигамия!» – обрадовался я. Это плюс. Минус же заключался в том, что именно женщины выбирают. Убедился я в этом, еще раз набрав недоступный номер не отвечающего абонента.

Но почему Кэт не берет трубку, что она скрывает? Может, она сейчас на свидании с другим? Я вычитал, что скрытность женщины восходит к временам стадного промискуитета, когда один кормилец не должен был знать, сколько их еще. Так, книга по этологии способствовала возникновению нового, еще неведомого для меня чувства. Ревность просто распирала меня изнутри. Она выжигала в моем сердце слово «шлюха». Не в силах владеть собой, я, как загнанный зверь, метался по клетке квартиры.

Я вновь и вновь хватал телефон и набирал ее номер. Тщетно. Длинные гудки, как азбука Морзе из трех букв.

Глава 4 Превращения

1

Выходил Омар из полного бесчувствия и сумерек помертвевшего сознания в порядке, обратном тому, в котором он лишался связи с миром.

Сначала он услышал крики; хозяева лавочек зазывали мусорщиков. Затем почувствовал боль ссадин и синяков по всему телу. Дальше – боль в суставах и мышцах. И уже позже в нем появились злоба и страх. Открыв глаза, Омар понял, что лежит в собственной блевотине. А где-то поверх скатов крыш, на фоне чистого неба, торчали шпили белоснежных вершин.

«Вот бы сейчас спрятаться в лощине, чтобы солнечные осколки не посекли. Выбраться туда, где отвесные скалы отбрасывают большую тень, где хвойные леса не дают плавиться снегу, – мечтал Омар о прохладе и свежем воздухе. – Говорят, в предгорьях и дышится легче, и климат мягче. А главное, там есть дающие силу родники чистейшей воды».

Силы Омару были просто необходимы. Он и правда чуть было не сдох от жары, но самое ужасное, что после того, как эта жара набросилась на него исподтишка и сбила с ног, пощады от нее не было нигде. Духота даже в тени пыталась достать и добить подранка Чилима. Он уже осознал, что с ним случилось, и сожалел, что вовремя не сделал хотя бы один спасительный глоток. После теплового удара четвертой степени сорок процентов людей погибают, двадцать впадают в кому, двадцать лишаются памяти или рассудка, и только каждый пятый остается нормальным человеком.

Остался ли он в своем уме, не лишился ли он памяти – вот что волновало Омара в первую очередь. Закрыв глаза, Чилим пытался разобраться, что с ним случилось за десять минут до солнечного удара, но ничего припомнить не мог. Зато перед глазами опять всплыл крикливый яркий какаду, и к горлу подступила тошнота. Все казалось мелким, кричащим и бессмысленным.

– Твоя невеста Гюляр, – горланил какаду, делая усилие на р-р-р, – совсем обо мне не заботится. Если так продолжится и дальше, я сдохну!!!

Кто такая Гюляр? Он вспомнил, что, когда находился в коме, над его телом собрался консилиум обезьян в белых халатах и с врачебными зеркальцами на ободках. Они поднимали руки Омару, щупали пульс и заглядывали в зрачки, попутно пуская солнечных зайчиков.

– Коллеги, – говорила самая старая обезьяна, – мы собрались, чтобы прочитать историю болезни этого больного со дня его рождения, и скажу вам: если он не сдохнет, то ему крупно повезет. Иначе ему прямая дорога в ад!

– Посмотрите на это полуживотное-полурастение. – Другая обезьяна в очках подняла безвольную руку Омара и тут же отпустила. – И кто теперь скажет, что эта падаль – тот иностранец, который послан Буль-Буль Вали, чтобы спасти страну от упадка?

«Какаду – отображение моих мыслей, ведь рыбы тухнут под солнцем, а действия обезьян – пародия на мое тело. На мои бессмысленные и трусливые поступки».

2

Кто он? Человек? Животное? Растение? Часть стены? Камень или орнамент? Что он делает в этом незнакомом месте? Какова его миссия? Что он вообще забыл на земле?

Дикость, хаос, мусор, крики – таким предстал Кашевар перед глазами Омара. Калеки и прокаженные хватают всех подряд за руки, полицейские и чиновники норовят обворовать и облапошить. Потоки грязи наступают на тебя со всех сторон. И в этих потоках хаоса, словно в грязевой сели, крутятся, пытаясь выжить, мелкие сошки-людишки. Они готовят еду в подворотнях, спят и едят на мостовых. Здесь же занимаются торговлей и своим ремеслом. Это месиво движется, дышит и живет, как, впрочем, и умирает, по своим законам – как одно гигантское аморфное тело, пестрая и остро пахнущая биомасса. И только машины, рикши и моторикши призваны вывести и спасти, хотя создают еще больший хаос. Гудят, бибикают, орут!