Мутабор
Шрифт:
Вы можете прятать меня от воров и убийц в свой анус, но я знаю, что на самом деле я в ваших сердцах. Вы можете крошить меня на мелкие частицы и подсыпать правителям в кофе, но лишь для того, чтобы обладать мной безраздельно. Вы знаете, что я порву стенки желудка и попаду в кровь, а потом в сердце. Вроде бы в сердце падишаха, но на самом деле – в ваше сердце.
Вы готовы убивать и предавать ради меня. Я – то, к чему вы стремитесь в своих помыслах и действиях. Я Гальян I, я – символ беспредельной власти и несметного богатства. Пока я правлю, пока я в ваших сердцах – человечество превращается в бессмысленное
Когда вы думаете обо мне, я проникаю в сердце, голову, могу даже в почку. Я расту и убиваю все живое. Я, как искривленное зеркало, отражаю мир во всем его уродстве. Я перекрываю все каналы, закупориваю их, как тромб. Вы не можете больше ни есть, ни пить, ни спать спокойно.
Но когда вы обо мне не думаете и не желаете меня как источник власти и богатства, я начинаю думать о вас. Я посылаю в ваши сердца свет, отражая в своих гранях полноту и красоту мира».
Глава 2
Лубват-трава
1
Распрощавшись с Аббатом, Омар Чилим сидел, прижавшись спиной к решетке зооботсада им. Буль-Буля Вали и наблюдая за копошением желтых и красных муравьев в звездном муравейнике неба.
«В распадающемся обществе даже волосы норовят жить своей независимой грязной жизнью», – думал Омар, запустив рогатину замерзших и огрубевших пальцев в тихую заводь некогда пенистых кудрей. Он уже давно клевал носом, все больше чувствуя холод воды в поджилках.
«Если я засну здесь, то наверняка опять опущусь на дно и буду всю ночь разговаривать с рыбами. А если свалюсь за шпалерами кустов, то стану легкой добычей полицейских прилипал, от которых черепахе не скрыться нигде».
Теперь же его шевелюра от грязи больше походила на панцирь черепахи, а ноги до того обессилели, что не способны ни быстро бегать, ни быстро ходить.
– Эй, красавчик! – раздался кокетливый голос из-за решетки. – Не спи, а то проснешься и ужаснешься окружающему миру.
Омар обернулся и увидел девушку в сетчатых чулках и короткой кожаной юбке, с пышными рыжими волосами и пышной белой грудью в декольте.
– Иди своей дорогой, – попросил он усталым сонным голосом, – мне и не глядя на твои синюшные и раздетые прелести холодно.
– Прыгай сюда, если у тебя есть хоть немного денег. И обещаю тебе, ты не замерзнешь в моих жарких объятиях.
– Прыгают только стрекозы и козы! – огрызнулся Омар. Он давно заметил, что чем ниже уровень культуры женщины, тем ярче и грубее «штукатурка». Каждый мужик негативно относится к яркой косметике на лице баб, но женский инстинкт ничего не хочет про это знать. Даже возлюбленная Омара Гюляр уверяла, что красится исключительно для себя. И в этом ее было не переубедить. – Так что давай сама прыгай!
– Нет, я не могу! – покачала головой полуголая девица. – Мне нельзя в это святое место.
– Да ладно, брось! – махнул рукой Омар. – Кому ты нужна?
– Меня, Лубват Тигровую, в этом районе все знают! Если меня увидят сторонники Гураба-ходжи, они разорвут меня на мелкие части. Я женщина
падшая, а Балык-Малик – он друг Всевышнего.«Лубват, – поймал ее на слове, а себя на мысли Омар, – в переводе с арабского будет “львица”, что в переносном смысле в тех же арабских странах означает “жрица любви”. Но знают ли об этом в Кашеваре?»
– Я раньше была частым гостем этого района. Бедняки – страстные мечтатели, – продолжала девушка. – Еще лет пять назад здесь не было никакого парка и усыпальницы, а были лишь кварталы хибар. Эмир сам приказал снести все трущобы и разбить на их месте пруд с мавзолеем. Он это сделал, чтобы у народа была вера в чудо, чтобы держать людей, как ишаков, в узде морали. Но я-то знаю, не бывает никакого чуда и никакой морали. Миром правят похоть и желание. И потому надо жить весело и не задумываясь.
– Но так ли ты весело живешь, как хотелось бы? Со мной, конечно, как и с другими клиентами, ты веселишься. Но что ты прячешь под жесткой улыбкой-маской? И здесь – под каркасом лифчика? – Омар потянулся рукой сквозь решетку к левой груди Лубват.
– Ну, так идешь со мной? – заломила руку Омара Лубват о железный прут.
«Аллах помогает оказавшимся в ловушке не чувствовать себя одинокими», – подумал Омар и мигом перемахнул через ограду парка.
2
Через десять минут они уже сидели в теплой уютной чайхане с фонтанами зеленого горячего чая, щедро бьющими из курносых, покрытых зеленым купоросом чайников. Как ему прежде не пришла мысль отправиться туда, где чай по-восточному крепкий и дешевый, а громкая танцевальная музыка не дает уснуть. Благо на бодрящий напиток у него остались какие-то серебристые мальки пузатой мелочи.
Смакуя глоток за глотком целительной влаги с рыжим лимоном, Омар пьянел от зеленых глаз проститутки под копной рыжих волос. К тому же, сверкая своим третьим глазом на фиолетовом оперенье подъюбника, среди столиков важно расхаживала танцовщица-павлин. Она старалась попасть в такт восточной музыке, льющейся из радиомагнитолы «жигулей», припаркованных за шатром.
Чай бултыхался в пустом желудке и кишечнике, заставляя живот ходить ходуном и подражать чарующим движениям танцовщицы. Завороженная змея внутри тела, подчиняясь призывным звукам зурны и ритмам тамбурина, медленно поднималась по позвоночнику. Омар сам удивлялся, откуда у него вдруг появились силы, – неужели этот птичий танец с изящным трепыханием кистей заставил змеевидную часть его тела принять боевую стойку?
– Слушай, неужто ты ни разу не была в этом парке и в усыпальнице Балыка-Малика? – качнулся в сторону Лубват Омар. – Ни разу не помолилась на могиле святого и не попросила изменить свой тагдыр?
– Нет, не хочу! Моя жизнь сложилась как сложилась! – Танцовщица оперилась, а Лубват Тигровая ерепенилась и показывала когти львицы…
3
– А я бы на твоем месте не побрезговал покаяться, – отхлебнул глоток остывшего чая Омар.
– Ты что, мораль читать пришел? – закипятилась Лубват. – Давай либо плати и удовлетворяй свои потребности, либо вали!
Смекнув, что лишние крики и внимание ему ни к чему, Омар быстро сжал руку женщины своей клешней, словно собираясь снять раскаленный чайник с плиты.