Муж мой - враг мой
Шрифт:
— То есть, Алассы признают, что подсунули мне в жены ведьму?
— Что?! — нахмурился его величество. — Алиссандр, ты говори — да не заговаривайся!
Все же, Астей Пятый вполне искренне благоволил моей девочке — иначе не разозлился бы сейчас так.
А вот Вольтур Аласс молчал, только взглядом в меня впился так, будто пытался содрать с меня скальп, вскрыть череп и увидеть, что происходит у меня в голове.
А то и попросту прикидывал — а не удастся ли меня быстро и аккуратно зачистить, прямо здесь и сейчас?
Не удастся, дорогой тесть, не надейтесь.
Его величество перевел взгляд с меня на старого друга.
Я кивнул, и продолжил:
— Нисайем Вейлерон, в девичестве Аласс — действительно ведьма по рождению. С её слов, ведьмовской дар достался ей вследствии проклятия, легшего на её отца. Так ли это, либо изъян закрался в род герцогов Аласских, я не знаю. Но Вейлероны не могут позволить себе роскоши ввести в род кровь, которая обрушит наше положение и уничтожит социальный статус. А я лично не могу позволить, чтобы мои дети жили, как моя жена — в постоянном страхе разоблачения, и в ожидании, что в любой момент вся жизнь пойдёт прахом. Поэтому либо отношение к ведьмам в целом и их статус парий в частности будут переломлены, либо я отрекусь от титула в пользу брата, выйду из рода и мы с супругой покинем королевство Карлион.
В этом месте я мстительно позволил себе паузу, и лишь затем закончил мысль:
— Безусловно, эти действия я будут мной предприняты после отражения Великой Волны, — незачем злить короля сильнее меры, и провоцировать его признать меня дезертиром. Но и уступать в принципиальных моментах я был не намерен, — Но в любом случае — до рождения нашего с тэей Нисайем первенца.
Аласский скрипнул челюстями.
Его величество стоявший на ногах всё время аудиенции, задумчиво опустился в кресло.
— Полагаю, — медленно проговорил Астей Пятый, — В данной ситуации можно подумать о процедуре развода супругов.
— Я подумал, — равнодушно отозвался я на это щедрое (действительно щедрое) предложение. — Неприемлемо.
— Поясни.
— Я не готов доверить свою жену тэйру Вольтуру Алассу, — всё с тем же равнодушием ответил я его величеству.
Взорваться тестю не позволил жесткий голос монарха:
— Тихо! Потом померяетесь… А ты, дорогой друг, еще и объяснишь мне, почему я не знал об этой маленьком досадном изъяне тэи Нисайем!
— Я защищал свою дочь! — огрызнулся Аласс. — И я сделал всё, чтобы избежать этого брака!
— Твою дочь, — вперившись в проштрафившегося подданного тяжелым взглядом, обронил Астей, — Защищает вот он. А ты…
Его величество проглотил всё то, что хотел сказать сейчас старому другу, продолжая изничтожать его взглядом.
Герцог Аласский королевское неудовольствие выдержал: не впервой, чай.
— Ладно, — с усилием беря себя в руки, вернулся к конструктивному настрою и Астей, и обратился ко мне, демонстративно игнорируя Вольтура. — Что ты предлагаешь?
— Во-первых, официально признать, что ведьмовство — не порок. И больше не может являться основанием для лишения титула либо прав наследования, — взгляд, которым я смерил тестя был ничуть не легче королевского, а то и тяжелее.
Нисайем, святая простота, осознав, что я не собираюсь, поливая проклятиями, вышвыривать её на улицу как паршивого щенка за её дар, от великого облегчения выболтала мне всё, что смогла, в том числе и такие вот “мелочи”.
Моё “во-первых” его величеству не слишком понравилось — законодательная
инициатива и впрямь выглядела так себе.Но для меня не имело смысла соглашаться на меньшее. Проще уж сразу взять жену в охапку да и отбыть куда подальше.
— Во-вторых, объявить о вкладе, который уже был внесен ведьмами в оборону Карлиона - никому не нужно объяснять, что было бы с королевством, пади Страж и Лунь разом. Великая Волна…
Астея и Вольтура передернуло разом. Им и впрямь не нужно было это объяснять.
— Так же, для меня очевиден вклад ведьм не только в оборону от инородцев. Ваше величество не хуже меня понимает, что из всей истории с демонами торчат уши Фолиберга. Но не имея на руках доказательств, говорить об этом вслух рано. Поэтому «в-третьих» пока что отложим.
— Это всё? — задумчиво уточнил король.
— Да, ваше Величество.
— Не густо.
— Вот что, — объявил он после краткого раздумья. — У меня кабинет министров ждёт своего короля, поэтому на этом пока закруглимся.
— Ты, — монарх жёстко поймал мой взгляд. — Не пори горячку. Мы займёмся решением вопроса.
— Ты, — стальной взгляд пал на герцога Аласского. — Вот ты, дорогой друг, и займешься..
Аласс стиснул зубы, затрепетал ноздрями…
— Ну-ну! — едко успокоил его Астей. — Во-первых, Вейлерону сейчас совершенно не до того — накануне Волны не хватало ещё командующего и на это отвлекать. Во-вторых, он не вытянет, — его величество чуть ощутимо усмехнулся. — Вейлерон у нас абсолютно под другое заточен. А в-третьих — я так решил. Раз уж заварил эту кашу — расхлебывай.
— Да, ваше величество, — скрипнул зубами старый интриган.
— Свободны, — подвёл итог аудиенции монарх.
С чувством глубокого морального удовлетворения, совершил предписанный этикетом поклон, и покинул кабинет его величества. Проблема, которую я решать не могу и не умею, успешно переложена на тех, кто на решении таких вопросов специализируется.
Вольтур, покрепче зажав подмышкой ларец с родовым сокровищем, сделал то же самое.
После выхода из приёмной мы с тестем расстались, не обменявшись ни словом: он спешил вернуть на место камень Лунь, а меня ждала ещё одна битва.
Экипаж черно-зелёных цветов терпеливо дожидался своего хозяина у выхода из дворца.
— В особняк особняк герцогов Вейлеронских, — скомандовал я кучеру.
Разговор с семьёй обещал быть не менее сложным, чем с его величеством.
Младший братец Эдриан бушевал: он уже сообщил мне, что я недостоин своих предков, вменил в вину крах всего, что было достигнуто многими поколениями герцогов Вейлеронских, попытался припугнуть королевским гневом, и теперь просто пытался донести до моего сведения своё мнение о моих умственных способностях (крайне скудных).
— Не скрою, мне порой хотелось получить твоё место и стать герцогом, но не такой же ценой! — братец, которому моё решение грозило обернуться рухнувшей карьерой в казначействе и отказом от привычной столичной жизни, не стеснялся в выражениях, впрочем, благоразумно при этом не затрагивая Нисайем.
Но брат поорёт, и смирится. Меня же больше беспокоила матушка.
На ее светлость вдовствующую герцогиню было страшно смотреть: бледная, как полотно, она смотрела на меня с суеверным ужасом, и не могла сказать ни слова И её молчание давило на мою совесть тяжелее обвинений Эдриана.