Муж напрокат

Максим аж дара речи лишается и, отвернувшись, со свей силы сдерживает приступ смеха.

— А как мультфильм назывался, не помнишь? — забирает он у Ники доску с дольками яблок, которую та успела подтащить к себе и теперь таскает кусочки в рот, и стряхивает фрукты в бурлящую, булькающую кастрюлю.

— «Откуда я взялся», — важно заявляет Ася.

— А-а-а, понимаю, — с делано серьёзным видом переворачивает лопаткой блин и ставит сковородку обратно на огонь.

Вижу, что снова едва сдерживается от смеха.

— Мы компот варим, или чё? У нас есть компот, мама наварила.

— Мы варим джем, милая леди, потому что блины надо есть с джемом, а не с каким-то там гнусным вареньем. Сейчас вот откинем яблоки на сито, процедим сок в ту же кастрюлю, растворим в соке весь сахар и сварим сироп на слабом огне, ну где-то минут тридцать, посмотрим по консистенции, сироп должен стать слегка тягучим, но уваривать его нельзя, иначе получится клейкая масса, совсем не характерная для джема.

Дубовский оборачивается и в недоумении смотрит на старшую. Он крайне расстроен, что его речь осталась без внимания. Ася его давно не слушает и начинает петь:

— Ля, ля, ля! — Затем тычет пальцем в окно, показывая сестре: — Ника, смотри, там Цезарь в лужу залез и Гришку тащит! Побежали!

Комната наполняется визгом, и Максим едва успевает поймать младшую, которая прыгает со стола. Девчонки выбегают во двор, а мой фиктивный жених продолжает печь блины.

Глава 20

Я любуюсь его статной фигурой и тем, с какой ловкостью Максим орудует сковородой. Идеальный мужчина, таких просто не существует. Внутри что-то странно потягивает, заставляя смотреть на Дубовского не отрываясь.

Во время приготовления блинов и сопутствующих этому незатейливых телодвижений мышцы на его руках и голой загорелой спине напрягаются. И я не могу отвести глаз от красиво натягивающихся сухожилий и вен, притягательно движущихся широких плеч и перемещающихся чётко очерченных лопаток. Мой фиктивный жених великолепен. Это невозможно не признать.

А ещё, когда он готовит нам завтрак, Максим что-то напевает. Кажется, песня на английском языке. А так как мой мозг временно не работает, я решительно отказываюсь понимать смысл данного произведения. Но поёт Дубовский шикарно, выдаёт мелодию голосом так профессионально, что я ненароком заслушиваюсь.

У него превосходный глубокий тембр, явно есть слух и чувство ритма, а ещё хрипотца… Такая очень-очень мужская, от которой я, словно собачка в жару, готова высунуть язык и грохнуться на задние лапки.

По спине ползут мурашки.

Мама мия. Ему надо запретить заниматься этим делом перед женщинами. Я же сейчас Родину продам и отпишу кому-нибудь полцарства.

— Доброе утро, — шепчу слегка осипшим голосом.

Зря я открыла рот. Этот блеющий выпад с головой выдаёт мою заинтересованность. Я смущаюсь.

Мы в доме одни. Дети во дворе, и, отложив лопатку в сторону, Максим шагает ко мне. Резко дёргаюсь, вспоминая о том, что, прежде чем вылезать из укрытия, надо было почистить зубы. Как-то не привыкла я об этом задумываться, а с тех пор как в моём доме поселился мистер Вселенная, видимо, пора начинать.

— Здравствуй, Ксюшенька. — Берёт моё лицо в ладони, заглядывает в глаза и, не дождавшись какого-либо разрешения или сигнала, наклоняется и глубоко целует.

Забываю, что грустила и плакала. Совершенно не думаю о том, что там было до этого, потому как его язык нагло изучает каждый миллиметр моего рта. Максим целует меня и при этом давит, заставляя капитулировать.

Нежный утренний поцелуй перерастает в нечто сумасшедшее.

— У меня нет чистого белья, и это проблема, Ксюшенька. Я принял душ, постирал свои «Дольче», выжал, немножечко подсушил, пока ты спала, но… Но, сама понимаешь, когда я их надел снова, ощущение непередаваемое. Меня будто усадили в бочку со слизнями.

— Ой, — хихикнув, выдыхаю я, конечно же сочувствуя, но тут же закатываю глаза, задыхаясь от удовольствия. — Мои тебе не подойдут, Максим. Хотя у меня много чистых.

— Да, твои вряд ли.

От его напора я, стукнувшись затылком, приклеиваюсь спиной к стене. Максим целуется до ужаса страстно, будто планирует высосать из меня жизнь. Мы оба тяжело дышим и едва улавливаем суть происходящего. Нам просто адски важно целоваться, и никому в целом свете сейчас не удастся нас остановить.

Вкусно. Обалдеть, как приятно… Ай, да плевать, кто он такой на самом деле! Всё равно меня никогда не целовали так отчаянно, и если потом его посадят в тюрьму на триста лет, то я буду вспоминать этот поцелуй, как нечто сказочное и невероятное.

Максим хрипит и придавливает меня. Горячо прижимаясь он даёт себя почувствовать. И я, с виду приличная женщина, балдею от понимания того, насколько он мощный.

Бешеное желание выпрямляет извилины в башке, и я вообще перестаю что-либо анализировать. Вот ни капельки не думаю о последствиях. Ибо все мои чувствительные точки сосредотачиваются на том, что делает Макс. И он позволяет себе больше. Не только целует, но и трогает там, где трогать запрещено правилами приличия. Мы не доходим до конца. Но и без того сходим с ума друг по другу.

И, прикрыв глаза от удовольствия, шепчу какую-то несуразицу. Темпераментный Максим, придавив сильнее, сумбурно шарит по моей фигуре, бестолково запутываясь в ткани нелепой бабушкиной ночнушки. И будто ошалев от желания, дёргает меня сначала к себе, потом от себя.

И так по кругу, ещё больше запутываясь в ночнушечной ткани. Преодолев хлопчатобумажное сопротивление, Максим наконец-то достигает своей цели. И мне нравится. Как бы странно и нелепо это ни звучало, учитывая, как мало мы знакомы. Но я до обморочного состояния мечтаю прям сейчас завалиться с ним в постель. И это невероятно, принимая во внимание тот факт, что я вообще-то далеко не самая страстная женщина в мире. Однако прямо сейчас я просто не понимаю, что происходит. Как и Максим, я себя не контролирую.

Он смотрит на меня горящими глазами, и от того, что он делает, планета кружится, как будто ей налили горячительного.

Максим продолжает свои грязные танцы, а я не могу ему противиться. Во всём виноваты мои собственные губы, они слиплись и не функционирует. Если бы я только могла сказать «нет», то обязательно это сделала бы.

Дубовский же полон энергии. Эта сладкая горечь добивает меня окончательно. Я шепчу что-то нежное и вроде бы даже хватаюсь за его крупное сильное запястье, пытаясь контролировать процесс, но всё бесполезно… Потому что я как бабочка из коллекции энтомолога- любителя: наколота на булавку и нет у меня шансов на сопротивление. И ощущаю такое блаженство, которое едва ли когда-либо испытывала.