Муж напрокат

Ника засыпает, и я иду в спальню, на поиски своего фиктивного жениха. Кажется, скрываясь от моей дочери, он пополз именно туда.

Так и есть. Максима я обнаруживаю спящим на полу, он, бросив на ковер одеяло, сладко дрыхнет, подмяв под голову одну из украденных с моей кровати подушек.

Зардевшись от странных эмоций, я ценю этот щедрый поступок. Другой мужчина нагло завалился бы на мою кровать, особенно после наших поцелуев, а он снова поступил как настоящий и порядочный. И я непроизвольно улыбаюсь, в душе разливается нежность. Удивительный фиктивный жених, как же мне повезло! Одёргиваю себя, рассмеявшись. Наверняка какой-нибудь проходимец. Карточный шулер или брачный аферист.

Ведь женщин всё время обманывают. Взять хотя бы Виолетту. Когда моя соседка периодически выгоняет мужа, она постоянно с кем-то знакомится. А однажды ей просто сказочно повезло. Бывшая одноклассница, давно свинтившая из нашего городка и ведущая учёт грузов в морском порту, подогнала Виолетте настоящего американца. При этом он прекрасно писал письма на русском языке и не менее чудесно разговаривал на нём же по телефону. Но подобные мелочи подозрений у Виолетты не вызвали, и она моментально влюбилась. Ведь с виду — на фото — Джон выглядел приличным мужчиной, с приятной улыбкой и добрыми глазами.

Потеряв супругу, Джон остался с двумя маленькими дочерьми, за которыми ухаживала их бабушка. Сам он был единственным кормильцем семьи, служил во флоте и постоянно находился в море.

Писал Виолетте нежные письма, подробно расписывал, как много думает о ней, мечтает о встрече и верит в их неземную любовь, подаренную свыше.

А однажды тревожно сообщил, что оказался у берегов какой-то африканской страны, у него с собой огромная сумма денег и Джон до смерти боится пиратов. Но, кроме Виолетты, естественно, никому не доверяет. И просит мою соседку сохранить эти деньги в России до его приезда и того момента, когда они, разумеется, поженятся. Но всё это тайна, покрытая мраком, поэтому отправить деньги можно лишь дипломатической почтой. Виолетта согласилась. Что ни сделаешь ради настоящей любви. Но тут выяснилось: при получении денег Виолетте необходимо оплатить страховку груза в сумме двух тысяч долларов. Джонни переслал моей соседке накладную, с ней связалась компания, якобы отправлявшая посылку. И Виолетта, гонимая любовью и полная решимости, незамедлительно понесла все свои сбережения, включая свадебные подарки. Она всё сделала, как нужно, но её попросили подождать ещё неделю. Потом ещё и ещё… Джон был рад. Хвалил мою соседку, признавался ей в любви, а потом пропал… Виолетта плакала, искренне веруя, что любимого Джонни таки убили пираты.

Взглянув на Максима ещё раз, я беззвучно смеюсь. Наверняка какой-нибудь брехун. Да не бывает так, чтобы и я ему понравилась, и он мне. И страсть у нас обоюдная. И при этом дети мои его совсем не раздражают. И дом устраивает, и бардак в саду. И проблемы мои не напрягают, и пожар. Эх, сто процентов, какой-нибудь жулик. Только вот красть-то у меня и нечего. А если он решится и стырит бабушкины старомодные брошки со стекляшками, золотые коронки или бусы из натурального рижского янтаря с окоченевшей мухой внутри, я оторву ему всё, что отрывается.

Усмехнувшись ещё разок, забираюсь на кровать. Смотрю на чумазого мужика на полу и понимаю, что он так и не вымылся, и всё по моей вине. Жаль человека, поэтому будить и выгонять в сарай смысла нет. Там могут быть комары, да и сено какое-то сырое в этом году, того гляди сгниет. А Максим заболеет.

Надо будет всерьёз подумать о спальном месте и не забыть обсудить всё это с дочками. Поцелуи по углам — это прекрасно, но девочкам надо как-то объяснить, что Максим никуда уходить не собирается. И какое-то время, для комиссии естественно, поживет с нами. А потом мы разведёмся, и каждый пойдёт своей дорогой.

Но, пока я кручу в голове эти мысли, усталость окончательно лишает сил, и я просто отключаюсь, погрузившись в глубокий сон.

Утром я просыпаюсь, услышав голоса на кухне. Резко смотрю на часы и понимаю, что проспала, а потом ощущаю такую боль, что едва могу вздохнуть полной грудью. Внутри опустошение и что-то ещё, что наждачной бумагой дерёт в горле. Моей пасеки больше нет.

Я не проспала и не опоздала на работу. Со вчерашней ночи у меня нет работы. Моё любимое дело уничтожено. От этого в груди очень-очень давит, и глаза наполняются слезами. Я тру левое подреберье и изо всех сил стараюсь не реветь. Дети! Главное — мои любимые дочки. Бороться, сражаться, искать выход. Всё остальное потом. Спасти детей, привести дом в порядок, быстро найти другое место работы, выйти замуж и заняться огородом. Наладить быт. Ах да, ещё кредит, необходимо найти деньги для погашения кредита. Может быть, удастся у кого-то одолжить.

А сейчас — голоса. Встать, умыться и разобраться, кто там так громко беседует на моей кухне.

* * *

Я аккуратно ступаю голыми ногами на пол, стараясь не скрипеть половицами и не создавать лишний шум. На цыпочках выхожу из спальни и, придерживая подол ночной рубашки, выглядываю из-за косяка двери. Внимательно прислушиваюсь к голосам. На кухне мои дочки и Максим.

— Курьер не должен готовить нам блины. Я видела по телевизору. Курьеры приносят пиццу и уходят.

Проморгавшись и широко зевнув, я потихоньку гоню от себя грустные мысли о пасеке. Улыбаюсь. Жизнь продолжается, и то, что я вижу прямо сейчас, — очень мило. И надо концентрироваться именно на этом.

Моя старшая дочь сидит за столом и, вооружившись ножом, разрезает яблоки, очищая их и разделяя на дольки. А младшая, устроившись на столешнице всё того же стола, болтает ногами. Она увлечённо работает руками, обнимая большую железную миску и перемешивая венчиком тесто.

Максим у плиты. На нём чьи-то синие потёртые джинсы, происхождение которых сходу понять не получается, и мой белый фартук с воланами. Ему идёт. В руках у Дубовского сковорода. И он умело крутит её, то наклоняя, то выравнивая обратно, чтобы тесто растекалось равномернее.

Пахнет блинами и варёными яблоками. На плите бухтит большая кастрюля.

— Я не просто курьер, дамочки, — беседует он с моими дочерьми. — Я как Дед Мороз, только летом.

— Ну да, конечно, — громко стукнув ножом, отрезает кусочек яблока старшая. — Где же тогда твои подарки? И почему ты не идёшь дальше, а застрял у нас?

Да уж, мою старшую фиг обманешь.

— Потому что мой подарок — это помощь вам и вашей маме. Помните тот страшный грохот? Я защищаю вас от него. Если он нападёт по новой, то я сразу же спугну его сковородой и шваброй.

— А, по-моему, ты просто влюбился в нашу маму, так сказала баба Аня.

Максим опускает голову и, откашлявшись, делает серьёзное лицо, чем вызывает у меня приступ смеха.

— Взрослые дела на то и взрослые, что с детьми их не обсуждают. В кого я влюбился — это только моё дело.

— В любом случае ищи себе другую. Нашу маму мы не отдадим.

— Да! — поддакивает младшая и болтает ногами сильнее.

— А ещё баба Аня сказала, что ты подозурит… Подозарит… Пудазират…

— Подозрительный тип, — помогает ей Максим.

— Точно, — фыркает Ася. — Она сказала, что нормальный мужик давно бы убежал, а раз ты здесь, то ненормальный.

— Логично. — Регулирует силу огня Максим и, взглянув на хихикающую младшую, заботливо отодвигает её подальше от края, чтобы она не грохнулась со стола.

— Я такое в мультике видела, — продолжает разглагольствовать Ася. — Сейчас ты потанцуешь с моей мамой, обнимешь, потом подаришь ей своих головастиков, и она притащит нам брата, будет его в животе растить. Потом он оттуда вылезет и начнёт орать, а кроватей у нас больше нет. Так что, пожалуйста, дядя-курьер, уходи подобру-поздорову в другой дом, где есть кровати.