Муж? Я согласия не давала!
Шрифт:
«Браво!», «Так держать, мужик!», «С бабами так и надо!» - раздается со всех сторон, некоторые даже хлопают. И куда Костя своих партнеров водит? Впрочем, мужики они везде мужики, что бизнесмены, что работяги.
– Неандерталец, а ну пусти! – снова лопочет моя заноза, когда я выношу ее на свежий воздух.
Пару раз некоторые пытались остановить меня, но я демонстрировал всем свою корочку, и даже самые рьяные отваливались.
– Стой смирно! – отдаю девчонке приказ, когда опускаю ее возле своей тачки.
Быстро, пока она не успела опомниться, открываю дверь
– Эй, да ты… - сопротивляется моему напору, но куда ей против физической мужской силы.
Против лома, как говорится, нет приема. Фиксирую ее и пристегиваю ремнем.
– Идиота кусок! – рычит она, бьет по плечам. Быстро целую ее, крепко так, чтобы все мысли из головенки ее дурной выветрились. И это действует, обзываться, во всяком случае, она перестает, только добавляет: – Там моя сумка осталась!
– Понял, - киваю, радует, что уже более-менее смирилась, что ворую ее из ресторана.
Захлопываю дверцу и звоню брату.
– Сумку Дианкину Василисе отдай, - и сбрасываю, чтобы не слушать его нравоучения или и того хуже, неудобные сейчас вопросы.
Сажусь сам за руль, завожу тачку и уже потом поворачиваю голову к девчонке. А вот там меня ожидает хмурое лицо, насупленные брови и прищуренные глаза. Упс. Огребать придется, Олегович, огребать.
***
Несколькими минутами ранее
– Ну, мне долго еще ждать? – раздраженно спрашиваю у своей полоумной сестрицы.
Та выпрямляется, отряхивает одежду и только потом смотрит мне в глаза. Да еще таким невинным взглядом, будто она – овечка, что я веду на заклание.
– Я пришла сообщить, что встреча отменена, дозвониться никак не могла, - задирает она подбородок и говорит уверенным тоном.
Не будь я все это время рядом с Константином, повелась бы на ее ложь, но я ведь ни на минуту не отходила, так что россказни ее мне до лампочки.
– Сказки мне тут не рассказывай, занято было, конечно, - закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.
Обычно хмурый вид всегда действовал на нее, но сейчас я пялюсь злым и строгим взглядом на нее уже минуту, а она молчит, словно партизан.
– Воды в рот набрала? – спрашиваю после молчания.
– Что? – растерянно глядит на меня.
– Иначе объяснить твое молчание не представляется возможным, - чуть подаюсь вперед, угрожающе, как мне кажется, нависая.
Ну, как, нависая. Технически она выше меня, но это никогда не мешало мне доминировать. Василиса поджимает губы и использует мою тактику. Вот же воришка.
– Ты должна в первую очередь думать о ребенке, хватит быть эгоисткой! – да-да, это мой излюбленный метод нападения, опережающий чужой наезд.
Вот же ж, взрастила в доме соперницу. Но отчего-то внутри наоборот поселяется чувство удовлетворения. Авось пошли мои уроки по хабальству ей на пользу.
– Ты давай мне тут не передергивай, - ухмыляюсь, чуя подвох, вон как она стрельнула глазками в сторону нашего шефа. – Может, себе уже мужа подыскать пора, а?
Та осекается, щурит глаза, но по тому, как в этот момент прикусывает губу, меня окончательно озаряет догадка.
–
Да ладно, - руки мои от удивления опускаются плетьми вдоль туловища по швам, брови съезжают вверх, - да он же тебе самой нравится.Ладошкой прикрываю рот, чтобы она не видела, каких усилий мне стоит сдерживать сейчас смех.
– Кто? – сразу бычится, закрывается от меня и стискивает челюсть, даже кулаки сжаты с силой. – Никто мне не нравится.
– Боже мой, - вырывается из меня смешок, который я ну никак не могу удержать, - первая за долгие годы влюбленность Василисы, неужели я дожила до этого момента…Ахаха…Кха…Кхм.
Прокашливаюсь в конце, чуть маскируя свой смех, а то вид у сестры уж больно воинственный. То и дело сейчас бросится на меня, доказывая, насколько я не права.
– Не мели чушь! – рычит, ощущение такое, будто волосы на макушке от ее негодования топорщатся. Линзы очков сверкают под софитами ресторана, пряча выражение ее глаз, хотя будучи ее младшей сестрой, мне и без этого не составляет труда читать язык ее тела.
– То есть ты влюблена в отца своей племянницы? – ехидно парирую, пытаясь вывести ее на эмоции.
Нет, никакой этот Константин моей малышке не отец, но пощекотать нервы сестрице и сыграть на ее ревности ох как хочется, так что приходится идти на крайние меры. Иначе она в своих чувствах даже себе не признается. В этом вся она: втемяшила себе в голову несусветную чушь и пытается впарить мне этого мужлана и грубияна, хотя сама к нему неровно дышит. И кто в нашей семье учил нас жертвовать собой ради родственников? Все остальные члены семьи вроде адекватные.
– Ага! – переводит она тему, цепляясь к моим словам, хотя я хотела совершенно противоположного эффекта. – Ты признаешь, что он – отец Майи, да? – оглядывается по сторонам и снижает тон голоса. – Все, теперь не отвертишься, завтра же пойдем к нему и…
– И что? – усмехаюсь, глядя ей в глаза. – Будешь свечку нам с ним в спальне держать, м?
Цокаю, закатываю глаза, но тщательно наблюдаю за старшей. Она краснеет, затем багровеет, мелко и часто дышит, пытается что-то сказать, но у нее плохо получается.
– Надо будет, буду, - упрямо стоит на своем эта вредина, поправляет свои окуляры, нервничает, аж передергивает ее всю. – Семья должна быть полная, ты же знаешь, как я….
Нижняя губа ее дрожит, я глажу ее по плечу, понимая, насколько эта тема больная для нее. Ее отец ушел из семьи, когда Ваське было пять, с тех пор ни разу не появился, гад, так что эта травма с ней осталась на всю жизнь.
– Вась, - говорю мягким голосом, - я понимаю, милая, правда… Только я хочу, чтобы ты счастлива была, понимаешь? Ты боишься отношений, думаешь, не вижу? Тебе впервые после стольких лет нравится хоть кто-то, а ты готова закопать себя в бумажках, уступить его мне, которой он и даром не сдался, чтобы что? Дальше тешить свою боль? Не все такие, как Марк...
Как жаль, что ее первая любовь так ужасно закончилась… Стискиваю кулаки, сожалея, что тогда была совсем малая и не могла ее защитить от чужой жестокости. Не успеваю закончить речь, она перебивает меня.