Мужчина без чести

Дрожь малость унимается. Ужас малость утихает.

– Не ждут?..

– Нет. Ты в очередной командировке, а у меня заказ на большой праздник… нам никак не успеть.

Невиданное облегчение волной разливается по телу. Растворяясь, силуэты толпы людей, силуэты других мужчин, которых не хочется видеть и знать, с которыми не хочется находиться на расстоянии километра, силуэты испуганных матери и отца, перекошенного от боли лица брата – все уходит. Не будет этого. Не будет.

– Насколько ты здесь? – от проснувшегося успокоения после недавних слов Эдвард собирает по крупицам силы и произносит те слова, которые волнуют больше иных. Достаточно повседневно произносит. Достаточно спокойно.

– В каком смысле? – карие омуты мутнеют, теряясь за непонятной пеленой. Им больно.

– Ты надолго со мной?

Белла делает глубокий вдох. Поджав губы, выпрямившись и покрепче перехватив его ладонь, явно готовится что-то сказать. Важное. Нужное. Волнуется, к гадалке не ходи.

– Я с тобой до конца, - с максимальной честностью, на какую способна, с максимальным доверием, какое хочет дать, отвечает она.

– Но ты помнишь про..?

– Я все помню.

– И то, что я теперь… не тот? – как же жжется это слово!

– И это.

– Не пожалеешь? – он прикусывает язык. Опасная фраза может вернуть ей трезвый рассудок.

– Нет, - но Белла так уверено отвечает ему, что исчезают малейшие сомнения, - я пожалею, если уйду.

Пара секунд тишины и пара ласковых прикосновений. Большей признательности, большей благодарности и большей концентрации того чувства, какое обычно испытывает к жене, Эдвард и представить не может. На мгновенье ему кажется, что все налаживается. Камень упал с плеч, крест отвязали…

Но не все так просто. Все в принципе не бывает просто.

– Эдвард, я хочу, чтобы ты знал, - набравшись смелости после небольшого перерыва, привлекает его внимание Белла. Ту ладонь, что держит в своей, пододвигает чуть влево и чуть вверх. Прикладывает к халату. К животу.

Он вздрагивает, но отдернуть руку не пытается. Не посмеет.

– Если остаюсь я, остается и Он. Мы вместе остаемся.

То, как за секунду рушится выстроенная картинка благополучия, пригибает к земле от боли. Эдвард душит всхлип, но пары слезинок остановить не может.

Нечестно. Нельзя. Невозможно.

– Это тот выбор, что ты просил меня сделать, - продолжает девушка. Тем же тоном, тем же ровным голосом, но с надеждой. Она не скроет свою надежду на него – пока ещё живую, - я выбрала. Я не хочу уходить, потому что люблю тебя. Но останусь только в том случае, до конца останусь, Эдвард, если ты примешь нас обоих. Нас двоих.

И, завершив речь и вздернув голову, замолкает. Не пускает в глаза ничего. Не позволяет ничему исказить лицо. Хватит на сегодня.

Белла ждет.

Ждет ответа.

Но несмотря на напускную непоколебимость, несмотря на сталь уверенности, всей душой молится на один – это почти волнами исходит от худенького тела, уже, черт подери, вместившего в себя вторую жизнь. Тот, который прозвучит так:

«Я согласен».

Однако на губах у Эдварда вертится совсем другая фраза…

С нетерпением жду ваших комментариев.

Комментарий к Глава 5

Я приняла к сведению комментарии, в которых говорилось, что Эдвард уж очень сильно страдает в этой истории. Но давайте не будем забывать, что, во-первых, он пережил крайнюю по жестокости форму насилия, а во-вторых, только-только начал

окунаться в действительный посттравматический синдром. Так что автор не садист, а реалист - из такой ямы просто так не выйти. А уж тем более без мучений.

========== Глава 6 ==========

«Зонтик на ветру» – вот как это называлось. Очень веселая, очень интересная игра, в которой следовало добежать до края обрыва, замереть над пропастью и, сделавшись невесомым «зонтиком», прыгнуть вниз.

Как правило, обрывом назывался холмик перед их домом, высотой в два кухонных стола, поставленных друг на друга. А пропасть – черная от грязи лужа, простирающаяся на полметра прямо под ним. И когда «зонтики» – Эдвард и Эммет, – обгоняя друг друга, летели в самую гущу этого болота, бабушка Шерли с криками выбегала из дома и буквально за уши вытаскивала их из грязи, причитая, как же она отстирает вконец испорченную одежду.

Эммету нравилось смотреть, как прыгает старший брат. В нем была воздушность и грация – в каждом движении. Прикрыв глаза, сжав губы и чуточку улыбнувшись, он парил вниз. С не менее удачным, чем сам прыжок, приземлением.

Эммет же, однажды не рассчитав силы и подражая брату, вывернул правую ногу. Эдвард еще год дулся на мальчика за то, что теперь бабушка не выпускала их играть в «зонтики»…

Та же бабушка, к слову, любила повторять, что в одну реку дважды не войдешь. И Эдвард слепо верил ей, руководствуясь этой истиной.

Но, похоже, Шерли заблуждалась.

Обрыв, перед которым он стоит сейчас, не менее страшен, чем настоящий. И если из грязной лужи еще можно было выбраться, то из этой пропасти – нет.

Они с Беллой сидят на коленях друг перед другом, посреди немой гостиной, безмолвно глядя в глаза и больше не соприкасаясь. В карих – надежда и призрачное отчаянье. В серых – его – бесконечно простирающаяся на многие километры горечь.

Белла готовится услышать ответ. Эдвард – его дать. И оба с легкостью согласились бы поменяться местами.

За окном начинает накрапывать дождик. За окном – холодно, а здесь – тепло, даже слишком, едва ли не жарко. И жар никак не помогает делу. Мужчина чувствует нарастающее в себе раздражение, обладающее преступной способностью переплетаться с отвращением. Только бы не сорваться…

Белла не выдерживает первой. Делает глубокий вдох, сглотнув.

– Я понимаю тебя, – признается, оставаясь сидеть неподвижно. Хочет, очень хочет коснуться мужа, но не рискует. Опасается.

И прежде чем он успевает возразить, продолжает:

– Я знаю, что бывает время, когда кажется, что вокруг только темнота и ничего больше. Что нет смысла пытаться что-то сделать и куда- то идти – со мной тоже это было.

Каллен скорбно усмехается. От этого звука Белла едва ли не морщится.

– Gelibter, – сдается в пользу тяжелой артиллерии, снова произнося это слово, – на самом деле из непреодолимого в этом мире только смерть. Когда человек мертв, нельзя ничего сделать – это безысходность, потому что его не воскресить. Но все остальное… все, даже если оно ужасно… можно пережить. У них получается. У них всех. И у нас с тобой, Эдвард, у нас обязательно получится!