Мужчина без чести

«Изнасиловали».

Мужчина бормочет что-то об иглах, что-то о боли, немного выгибаясь. Белла успокаивает его, проведя дорожку из поцелуев по щекам. Немного поморщившись, Каллен расслабляется.

А Белла чувствует эти иглы, о которых он говорит. Она знает теперь, как испытывается это ощущение. В самое сердце. В самую глубь. Они длинные настолько, что вынуть легко и сразу не получится, они очень глубоко…

Накатывает страшная волна ненависти к мирозданию. За то, что сделала с ним, за то, через что заставила пройти. За беззащитность, за раздавленное создание, за навек утратившие блеск глаза. Почему с ним? Ну почему именно с ним и именно тогда, когда должен быть счастлив более, чем когда-либо? Неужели расплата за долгожданное маленькое солнышко, расплата за то, что Белла считает своим самым большим сокровищем, настолько ужасна?..

Если бы она знала цену… решилась бы?

Наклоняясь ближе к волосам мужа, девушка беззвучно плачет. Тихонькие всхлипы – не более. Тихонький намек – «я по-прежнему рядом».

И в свете рассказа Каллена, в свете его состоянии все слова, до крови отхлеставшие по самым болезненным местам сознания, по самым заветным его уголкам, забываются. Когда есть причина, легче понять и следствие. Когда можно объяснить.

С объяснением и становится легче. Оно позволяет взглянуть на все под другим углом.

Белла до сих пор не в состоянии убедить себя, что до конца поверила – не Эдварду, а тому, что случилось, – но вырабатывается план действий, оттолкнувшийся от нового знания. По нему она и намерена следовать.

Как бы тяжело больше ни было.

…Заснуть Белле удается только ближе к рассвету. К этому времени Эдвард засыпает достаточно крепко – когда девушка кладет голову ему на плечо, слез не слышно.

*

– Нет, не думаю.

– Это не то что бы работа…

– Эсми, мне очень жаль, поверьте. Извините нас, что не предупредили заранее.

Слова, слова, слова. Именно чертовы слова, вторгающиеся в зону слышимости, заставляют Эдварда проснуться. Не имеет, конечно, особого значения, где явь, а где сон – сегодня, по крайней мере, но все же у Морфея понежиться было бы приятнее. До первого кошмара.

Первое, что чувствует мужчина, открыв глаза, - боль от затекшей спины. Да такую, что даже пресловутая и неустанная тяжесть сзади ничто по сравнению с ней.

Оглядываясь на сегодняшнее место своей ночевки, он делает заметку не спать больше на не разобранном диване. Тем более без подушки.. Одно из его плеч, видимо, опиралось об подлокотник – тянет больше всего.

– Передайте Эммету наши наилучшие поздравления и пообещайте, что подарок он обязательно получит… - голос на миг прерывается, а затем звучит вновь: - …как только Эдвард вернется.

Мужчина изгибает бровь. Вернется?..

У окна прорисовывается женский силуэт. Он держит трубку ещё минуту, дослушивая, видимо, своего собеседника, а потом, пробормотав «до свидания», с огромным нетерпением отключается.

Сегодня на Белле светло-желтый домашний халат, короткий, как она любит, и зеленые тапочки. С ними она не расстается с самого приезда из Флоренции.

Повернувшись, она находит его взгляд. Ловит его, притягивает к себе. Улыбается.

И изможденное, исчерченное мелкими морщинками, которых не было, лицо (от каждого движения их больше – она-то спала сидя, что ещё хуже!), распрямляется и расцветает. Как пультом щелкнули.

– Привет, - осторожно присаживаясь рядом, шепчет девушка, обращаясь к мужу.

От неожиданности такого приема после услышанного Эдвард резко выдыхает.

– Не бойся, - приняв нерешительность за страх, Белла медленно проводит пальцами по его щеке. Над ней разбита бровь, под ней – губа. Обе ранки ещё не зажили, но уже близки к этому. Было бы так и с памятью…

– Ты осталась? – ни на какую другую фразу фантазии у мужчины не хватает. Тот единственный вопрос, что волнует его, то единственное несовпадение, невозможность случившегося задевает. А потому есть ли смысл говорить о чем-то ещё?

– Я говорила, что и до рассвета, и после, помнишь? – она мягче улыбается. Садится рядом с ним, с нежностью глядя в глаза. Не та эта реакция, которой он ожидал. Ненормальная. Вчера ночью она… услышала? Или посчитала бредом.

– Ты знаешь?..

– Знаю. Ты мне рассказал.

– И ты… молчишь?

Его слова она понимает по-своему. Кусает губы, отводит глаза, уничтожая в них отчаянье. Чувство вины – её вины – наполняет комнату.

– Эдвард, извини, конечно я… я не молчу… просто я не знаю, можно ли выразить как мне жаль словами. Я… я просто не знаю. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю, милый.

Так торопится его убедить, уверить, что ей не все равно… а в карих глазах снова слезы, как днем. И снова те, из-за которых он был готов попасться тени, лишь бы не видеть.

– Нет! – восклицает слишком громко. Пугает её.

Непонимающе глядя на него, Белла поспешно вытирает соленую влагу кончиками пальцев.

– Не плачь, - умоляюще просит мужчина, не зная, что делать с прорвавшимся наружу отчаяньем, - не надо…

– Ладно, - Белла легко соглашается. Последнее время она на все легко соглашается, что бы он не попросил. Кроме одного…

– Звонила твоя мама, - словно бы чувствуя тему, к которой они подбираются и желая оттянуть её, а может быть, отвлекая от очередной истерики после пришедших воспоминаний, сообщает Белла.

Изображать удивление Эдварду не нужно. Оно очевидно.

– Эсми?

– Да. В среду вечеринка в честь дня рождения Эммета… она хотела, чтобы мы поучаствовали.

Задохнувшись от неожиданности просьбы, Эдвард едва не давится словами, никак не жаждущими дрожащим голосом произноситься:

– Нет…

Одна лишь мысль, одно лишь мягкое представление о том, что бы провести вечер в кругу людей незнакомых, да ещё и мужчин, да ещё и на глазах у семьи… это будет последней каплей. Он лишится рассудка ещё до первого тоста – на пороге.

– Эдвард…

– Нет! Нет и нет! Я не пойду, я не буду… - он пытается прекратить очередную волну паники, но это заранее обречено на провал. Недоступно ему.

– Я отказала, отказала, - поспешно договаривает миссис Каллен, сжав его ладонь, - нас там не ждут. Нас там не будет.