Мужчина, который забыл свою жену

На тумбочке рядом с кроватью я заметил открытку, подписанную «Дилли».

— Красивая открытка.

— Благослови Господь девочку. Такая заботливая.

Я прислушался к его прерывистому дыханию. Попытался представить, как этот человек держит меня за ручку, переводя через дорогу; или как мне, малышу, доверяют переключать скорости в автомобиле; или как мы вместе гоняем футбольный мяч в каком-то воображаемом саду. Но реальных воспоминаний так и не родилось.

— Помнишь, как мы играли в футбол, когда я был маленьким? — осторожно спросил я.

— Разве такое забудешь? Ты вечно был… — он помедлил, словно старый мозг с трудом подбирал правильные слова, — таким бестолковым.

Я хихикнул.

— Но я же был совсем ребенком.

— Ничего подобного. Даже когда стал старше. Никуда не годился! — На измученном лице появилась тень улыбки.

Так, всё ясно, отец путается в воспоминаниях, надо менять тему.

— Футбол, пожалуй, никогда не был моим сильным местом. Гэри вспоминает, как я пел в ансамбле.

— О да! Ну и голос!

— Э-э… спасибо.

— Как будто кота за хвост тянут.

— Что?

— Жуткий.

— Ха! Просто старшему поколению вся рок-музыка кажется странной.

— Публика аплодировала…

— Ну вот видишь…

— …вяло. Ровно пока ты пел…

Похоже, мы всегда подтрунивали друг над другом, но я как-то не ожидал подобной грубости от малознакомых людей.

Но, успокоившись, я понял, как замечательно, что отец сохранил способность подшучивать надо мной даже на больничной койке. Это демонстрировало нашу близость. Наверняка таким образом папа выражал свою любовь и привязанность.

— Но это всё ерунда, — объявил древний мистик, видевший нечто, непостижимое для его ученика. — Потому что главное в своей жизни ты выбрал правильно. — Сейчас голос звучал совершенно серьёзно.

— Что именно — работу?

— Нет. Свою жену. —С невероятным усилием он повернул лицо ко мне. — Ты женился на правильной девушке. — Он дышал всё тяжелее, мне приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова, звучавшие из-под маски. — Вы двое. Идеальная пара. — И прикрыл глаза, наверное представив, как я сегодня вечером встречусь с Мадлен, и радуясь этому образу.

Думаю, физическое состояние моего отца придавало дополнительной ценности его словам. Любое утверждение, прозвучавшее со смертного одра, кажется значительным. Можно испустить дух со словами: «Всегда снимай пальто в помещении, иначе не сможешь согреться», и слушатели будут благоговейно кивать мудрости этого откровения. Но мой отец потратил свои последние выдохи, чтобы сказать, что мы с Мадлен идеальная пара, — впервые хоть кто-то сказал что-то доброе о нашем браке.

— Да, одна такая на миллион, — согласился я.

— Прямо как… — хриплый вдох, — твоя мама.

И внезапно время вышло. Всего десять минут, но бак с горючим опустел.

— Я немного устал, сынок. Сил нет говорить.

— Ладно. — И всё-таки сумел выговорить: — Хорошо, папа.

Папа затих, мгновенно провалившись в глубокий сон. Я сидел рядом и просто смотрел на него, пытаясь найти своё место в этой реальности. Мимо двери в палату провезли каталку, но никто не вошёл. Я думал, что при виде беспомощного отца расплачусь, но сейчас, напротив, чувствовал себя в приподнятом настроении. Наши с ним ощущения в отношении Мадлен совпадали. «Идеальная пара», так он и сказал. И будь моё сердце подключено к ЭКГ, сейчас график показал бы полный покой.

Пришла медсестра и сказала, что теперь отец проспит несколько часов.

— Он на редкость оптимистичен, не находите?

— Да, он из тех людей, — улыбнулась сестра, — рядом с которыми сразу хочется жить.

— Это мой папа.

— Да, я знаю.

* * *

Жаль, что Гэри с Линдой не было дома, когда я вернулся. Ужасно хотелось рассказать им об отце, что сказал он про Мэдди, что медсестра сказала про него самого. Наверное, стоило позвонить Мэдди и поговорить с ней о папе.

Что может быть естественнее, чем поговорить о наших с ней посещениях больницы? Номер телефона я уже выучил наизусть, но остановился, так и не набрав последнюю цифру Потом положил трубку и вышел в холл. Я улёгся на ковёр и некоторое время рассматривал мигающий огонек пожарной сигнализации, словно сообщавший, что на его батарейку никто не покушался. Затем, практически не раздумывая, подскочил, решительно набрал номер и едва не упал в обморок от неожиданности — ответили почти мгновенно.

— Алло? — Детский голосок, добрый и немного удивленный. — Алло, кто это говорит? Мам, там молчат, но, кажется, кто-то есть…

— Алло-оо? — Трубку взяла Мэдди. — Алло? Перезвоните, пожалуйста, здесь ничего не слышно… Спасибо, до свидания.

Я успел услышать, как Дилли воскликнула «Мам!», перед тем как связь прервалась. Вот так я впервые услышал голос своей дочери.

Я звонил с мобильного, заблокировав определение моего номера. Сейчас они, наверное, гадают, кто бы это мог быть. Разглядывая телефон в своей руке, я обратил внимание на значок камеры в меню. А перебирая разные функции, с восторгом отыскал «фотографии», о которых мне тоже ничего не сказали. Один щелчок — и передо мной целая галерея фотографий Джейми с собакой, Мэдди с собакой, меня самого с собакой. И ещё сотня фото только собаки. Я заподозрил было, что это Дилли баловалась с камерой. Но там нашлись и её изображения — она явно позировала, и всегда с ослепительной улыбкой. Я ещё раз медленно просмотрел весь альбом, рассматривая маленьких людей, которых породили мы с Мэдди. А потом едва не разрядил аккумулятор, глядя на Мэдди, пытаясь разгадать её чувства на каждом фото, воображая, при каких обстоятельствах они сделаны, что при этом говорилось. И никакие рациональные мотивы не могли объяснить моё невероятное влечение к ней. К жене, которую, по словам Гэри, мне никогда не вернуть. К женщине, которую мой отец считал для меня идеальной парой.

Спустя час я стоял перед зеркалом в ванной, прижав бритву к горлу. Ещё один последний взгляд — и я продолжил. Седоватые клочья бороды падали в раковину, затем жесткая поросль прежнего Вогана была извлечена из фаянсовой посудины и отправлена в помойку. Неровная щетина покрыта пеной с истинно мужским ароматом и удалена бритвой новейшей модели, с количеством лезвий, превышавшим необходимое. Сантиметр за сантиметром моё лицо проступало наружу, впервые с конца 1980-х, когда я прочёл, что миссис Тэтчер не одобряет бороды.

Рождение лица не обошлось без крови и боли. В бритье я был новичок и слишком сильно прижимал лезвие к коже, но при этом пропускал участки под нижней губой и в других неудобных местах. Но вот сполоснул лицо — и из зеркала на меня посмотрел совершенно другой человек. Я убеждал себя, что стал красавцем с твердым подбородком, вылитый Джеймс Бонд или Супермен, — эффект несколько портили пятнышки засохшей крови и клочки салфетки, прилепленные к самым израненным местам. Чисто выбритый субъект был одет всё в те же мятые потрепанные лохмотья, которые я отыскал в шкафу у Гэри с Линдой. Настало время переходить к части второй моего плана.