Мужчина нарасхват

Пока она разговаривала по телефону, я достал из холодильника два ломтя вырезки, положил их на решетку, затем засунул разогреваться в духовку пакетик картофеля-фри, размышляя при этом о том, что мне нужно посетить миссис Джон Л. Стоун, чтобы отыскать её сына Родни, иначе Старик в Вашингтоне подумает, что я совсем забросил свою работу. К тому времени, когда Франс закончила разговаривать по телефону, еда была уже на столе.

– Я разговаривала с Лолой, - сказала Франс, с большим аппетитом налегая на бифштекс.
– Она беспокоилась обо мне, и Мэри тоже. Очевидно, консьержка нашего общежития не рассказала им о моей бедной умершей тете. Лола никому не проболтается, что я здесь, а впрочем, мне все равно, если и проболтается.

– Когда мы пойдем к Фатиззо?

– Сегодня днем. Лола будет там. Я сказала ей, что мы тоже зайдем.

Я растянулся на кушетке, слушая пластинку, наполнявшую комнату нежными мелодичными звуками, когда Франс пришла из кухни с передником вокруг пояса и с посудным полотенцем в руке.

– Да, однако, - я с улыбкой посмотрел на нее.
– Взгляните только, кто у меня в роли домработницы. В моей жизни случалось всякое, но мультимиллионерша занимается у меня домашним хозяйством, безусловно, впервые.

Франс присела на пол, опершись рукой о кушетку, её лицо было очень серьезно.

– Я потому убежала из дома, что не могу вести себя там так, как я хочу, Джокко, - сказала она тихо.
– Ты знаешь, один раз, когда я убежала из дома, я работала официанткой в ресторане в Вашингтоне, просто, чтобы почувствовать себя полезной, потому что хотела делать что-то сама. Опекунский Совет, управляющий моим капиталом, кажется, считает меня общественным достоянием - из-за того, что я Франс Лоран, я должна быть членом какого-то клуба или принадлежать к какому-то комитету, всегда быть на виду и на слуху. Это как компенсация за то, что я богата - из-за этого я полностью лишена личной жизни.
– Она со злостью стукнула своим маленьким кулачком по коленке.
– Я не хочу так жить! Все, чего я хочу от жизни - это чтобы меня оставили в покое. Я сказала Гинзбергу, что если он не оставит меня в покое, то в день, когда я вступлю во владение своим капиталом, я потрачу все до единого цента на то, чтобы разорить его и пустить по миру всех членов Опекунского Совета. Вот почему они меня теперь не трогают. Они знают, что я это сделаю.
– Выражение её лица снова изменилось, и на этот раз оно было какое-то торжественное и даже одухотворенное.
– Ты знаешь, чего я в действительности хочу от жизни, Джокко Рэм? Я хочу любить человека, который будет любить меня, и обзавестись детьми.
– Она близко наклонилась ко мне, так близко, что я чувствовал её легкое дыхание на своей щеке.
– Ты не знаешь, что это такое. Я была единственным ребенком и росла одна. Я не желаю такой же участи никому из детей. Я собираюсь завести по крайней мере восемь детей - четыре мальчика и четыре девочки.

Она замолчала и сидела не двигаясь. Ее близость, её нежный девичий запах, это было уже слишком - любой нормальный мужчина. Моя кровь горячей волной начала медленно подниматься от шеи к лицу. Внутри снова все напряглось и мне стало трудно дышать.

– Ну, - я попытался, чтобы мой голос звучал равнодушно, - ты скоро встретишь какого-нибудь парня, с которым обретешь счастье.
– Чтобы не смотреть на нее, я повернулся на спину, сцепив руки за головой, и уставился в потолок.
– Ты ещё так юна. У тебя все впереди.

Никто из нас больше не проронил ни слова, звуки вальса Штрауса медленно заполняли комнату, то усиливаясь, то затихая вокруг нас.

– Джокко...
– начала она.

– Выбрось меня из головы, киска. Ничего не получится. Может быть у двух других так и было бы, но не у нас.

– Но ты ведь сам чувствуешь. Ты знаешь, что что-то случилось между нами.

– Я этого не говорил, но даже, если это и так, все равно ничего не выйдет.

– Почему, Джокко? Почему у нас ничего не получится?
– Мне показалось, в её голосе послышались слезы.

– Для этого есть две причины, - сказал я медленно и отчетливо, чтобы она поняла каждое мое слово.
– Во-первых: я знаю, что не смогу долго оставаться с какой-то одной женщиной, какой бы замечательной она ни была. Мне нужно разнообразие. Случайные связи, назови их так, если хочешь. Я не могу привязаться к какой-то одной женщине. Для других мужчин это нормально, но не для меня. Я не хочу этого. Вторая причина заключается в том, что у нас с тобой разные жизни. Ты всегда жила, как за каменной стеной, а я... ты сама видела, как я провел последние два дня. За небольшими исключениями это моя обычная жизнь.

Ни один мускул не дрогнул у неё на лице, когда я замолчал - она просто сидела неподвижно и крупные слезы катились у неё по щекам.

– Ты привел очень убедительные доводы, - сказала она наконец, шмыгая носом.
– Получается, что ты прав. Я никогда раньше не была влюблена. Мне казалось, что я влюбилась однажды - когда работала официанткой - но он совсем не обращал на меня внимания. А теперь мне показалось, что я встретила свое счастье.

– Это все пройдет, киска.
– Я старался говорить равнодушно.
– Дай только время. Обещаю - ты забудешь обо мне.

– Я вижу, - сказала она.
– И я понимаю.
– Слезы внезапно прекратились, и её голос лишь слегка дрожал.
– Если бы я была проституткой или одной из этих доступных девок, которые всегда готовы повеселиться с тобой, тогда я была бы нужна тебе. Разве это не так, Джокко?

Следи за собой, сказал я себе. Она может так же легко обвести тебя вокруг пальца, как и окружного прокурора сегодня утром.

– Ты близка к истине, но это не совсем так.

– Тогда, что ты имеешь в виду?
– Я не ответил и она снова спросила: Разве ты не это имел в виду? Я буду больше тебе нравиться, если устроюсь в какой-нибудь отель, чтобы предложить свои услуги в качестве девушки по вызову, а потом вернусь к тебе? Тогда твое отношение изменится? Тогда я буду больше подходить тебе?

Она потрясла меня до глубины души. Сразила насмерть. Уложила наповал. Почему? Просто потому, что я знал: она и вправду способна сделать то, о чем говорила. К тому же, она была в отчаянии.

– Послушай, все слишком необычно для нас обоих. Я не хочу иметь восемь детей и маленький коттедж с белым палисадником. Ты же мечтаешь о семейном счастье. Но никто не мешает нам попробовать, что у нас могло бы получиться. Давай поиграем в такую жизнь. Может быть, мне и понравится, а может - нет. Но в любом случае - никаких обязательств. Ничем себя не связывать. Поняла?

По-крайней мере, это не даст ей превратиться в девушку по вызову.

– Я поняла, Джокко. Когда мы начнем играть?

– Прямо сейчас, киска. Иди сюда.
– Я повернулся к ней, но она уже ждала меня. Ее губы были мягкими, как летний ветерок - мягкими и зовущими, такими мягкими, свежими и упоительными, каких я не знал никогда в жизни. Ее лицо светилось каким-то внутренним светом, когда мы прервали наш поцелуй, от этого сияния выражение её лица изменилось, оно не было больше унылым, а безмятежно счастливым. От одного взгляда на неё я почувствовал себя совершенно умиротворенным.

Она вздохнула и с такой же радостью в голосе сказала:

– О, Джокко, подумать только, что такое могло случиться со мной, пусть даже мы и разыгрываем представление.

– Да, - сказал я, и так как в ту минуту я больше ни о чем не мог думать, я повторил.
– Да.

Она весело засмеялась и дразня меня, спросила:

– И теперь я стану твоей женщиной?

– Это вряд ли, - сказал я, принимая серьезный вид.
– Очень сомневаюсь, даже если бы мы и не играли.

– Почему?
– Она вскочила на ноги и встала около меня, расставив ноги и уперев свои маленькие кулачки в бедра. Голова её была наклонена в одну сторону, как у прислушивающейся птички, на лице появилось озорное выражение.
– Сейчас же скажи мне - почему, Джокко Рэм!