Мужчина в пробирке
Шрифт:
– В течение часа буду. Продержитесь еще чуточку.
– Ой, приезжайте поскорее! – взмолилась Ирина Филимоновна. – Ой, все, она идет!
И в трубке раздались гудки.
Артем вскочил с раскладушки.
Как это он так проспал?! Вот же чудеса – он отчетливо помнил, что ставил будильник на семь… Или только хотел поставить? Упал – и как вырубился…
Какая молодец Ирина Филимоновна, что позвонила! Сама едва живая, а пытается еще и Лизу спасти. Вот чувство долга у старшего поколения! Или – любопытство?
Артем натянул джинсы, майку, поставил чайник и вышел из кухни.
И сразу понял –
Отлично! Если ее нет, можно проверить свою догадку.
Пошел в прихожую – и сразу увидел, что его куртка на табуреточке лежит не так, как он ее вчера положил, рукавами внутрь, а просто кучей скомкана.
Может, свалилась? А Вика ее подняла и бросила обратно как попало.
Может быть!
Он поднял куртку и проверил внутренний карман. Там было пусто. Во всех других – тоже, нашлась только голубая коробочка мятных леденцов «Орбит» и почти пустая пачка одноразовых платочков «Zeva». Исчезла пятисотрублевая купюра, которая лежала в нагрудном кармане, под клапаном, а из внутреннего кармана исчезла бумажка. Тот самый листок, исписанный фиолетовыми чернилами.
Артем этого ждал… вернее, предполагал, что такое может случиться. Не насчет денег, понятно, – насчет листка с загадочным текстом. Предполагал – но сейчас, оказавшись правым, ударился он об эту правду, как будто лбом об дверь!
И что же эта правда означает?..
Огляделся – и вдруг осознал, что он один в квартире, что Вика не прошло ушла куда-то – она ушла совсем!
Он заглянул в комнату.
Беспорядок, мусор на полу, скомканная салфетка, фантик, кусок мандариновой кожуры, клок ваты, веером разлетелись какие-то глянцевые проспекты… а вещей Викиных нет. Шкаф настежь распахнут – и там пусто, остались только вещи Артема.
Хм… а не Вика ли отключила будильник, чтобы успеть собраться и сбежать втихаря? Понятно, почему ей нужно было именно сбежать – чтобы не услышать лишних вопросов! От него, от Артема.
Размышляя над всем этим, Артем пошел умываться. Разумеется, ванная комната была освобождена от многочисленных парфюмерных штучек, разнокалиберных полотенец и халатиков. Большое темно-синее, в золотистых звездочках, полотенце Артема – мамин подарок, между прочим! – тоже исчезло. Оно Вике очень нравилось. Наверное, прихватила его на память о прошлом – как и пятисотку.
Ну и ну…
Артем пошел за другим полотенцем обратно в комнату. Этот мусор на полу его бесил. Неужели нельзя было хотя бы проспекты ненужные выбросить?! А впрочем, наверное, она нарочно все раскидала, зная его ненависть к такому вопиющему беспорядку. Все сам и уберет, мол, занудный чистюля, никуда не денется!
И в самом деле – Артем все собрал и понес в мусорное ведро, скомкав какие-то рекламки моющих средств, выпускаемых местным заводом, в лаборатории при котором еще не так давно работала Вика, красочные изображения мыл, бутылочек с шампунями и девушек, ставших неземными красавицами благодаря этим мылам и шампуням… Среди всего этого мелькнул глянцево-черный, на фиолетовом фоне, портрет женщины средних лет с грубым лицом и пронзительными глазами. И крупными красными буквами – текст:
«ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА
ОКСАНА. Она спасет вас, если этот мир вдруг повернулся к вам своим жутким оскалом. Она утешит вас, если вам станет страшно. Она подскажет, как вернуть потерянного себя, вновь обрести душевное равновесие. Позвоните ей – и все будет хорошо. Все снова будет хорошо!»Артем так и замер.
– Ничего себе… – пробормотал он дрогнувшим голосом. – Вот даже как…
Значит, все его предположения оказались верны. Они все как-то связаны между собою: целительница Оксана, та женщина со «Скорой», парень в замшевой куртке – и Вика, любовница этого парня.
Когда все это началось? Как закрутилось? Как именно все связано? Почему эти врачи приезжают именно к тем людям, у которых начинаются психические расстройства, имеющие отношение к проблемам перемены пола?
Впрочем, последнее – еще не факт… Артему известны только два таких случая. Он не знает, побывали ли эти двое – зеленоглазая женщина и длинноволосый парень – у Людки в «малосемейке» и у того мужчины, о котором ему рассказывал Ковалев. Два случая – это еще ничто, этого слишком мало, чтобы претендовать на обобщение. Но зато это очень странные, трагические случаи… А целительница Оксана якобы должна подсказать кому-то, как «вернуть потерянного себя»… Весьма откровенный намек!
Листок, исписанный фиолетовыми чернилами, Вика, конечно, не по своей инициативе из его куртки забрала. Наверняка ей приказала это сделать та самая женщина. Отчего она так разволновалась? Что же там, в этом листке, такое? Сущая же невнятица, прочитать ничего невозможно!
А если там невнятица – только кажущаяся, только на первый взгляд? И, если включить мозг, можно этот текст прочитать? И это реально – настолько реально, что та женщина этого всерьез боится?..
Ну что ж, кажется, единственный способ что-то понять – расшифровать написанное. Хорошо, что Артем не прихватил с собой вчера копию. Сейчас бы и ее тоже след простыл… а еще у членов этой странной и – такое ощущение – небезопасной компании возникло бы реальное опасение, что он всерьез интересуется их делами. А пока они об этом не подозревают, у него есть время – и свобода для маневра.
Черт, как хорошо, что Вика – такая неряха и выронила эти проспекты! Во-первых, это укрепило подозрения Артема. А во-вторых, вдруг целительница Оксана и в самом деле настоящая целительница и поможет Лизе прийти в себя?! Да Артем какие угодно деньги за это отдаст! Тысячу евро – во всяком случае, тем паче что эта тысяча у него есть.
Он набрал номер Ирины Филимоновны и попросил позвать Лизу.
Послушал, как старушка ее уговаривает взять трубку, а та не соглашается. Наконец соблаговолила.
– Ну? – буркнула она с откровенной злостью.
– Привет. Как спалось?
– А тебе как? Проспал, значит? Что, имел место быть несовместимый с реальностью перетрах?
Артем расплылся в блаженной улыбке. Ох, и бешеная же ему достанется женщина… Какую железную узду она будет на него накидывать! Она будет пытаться сделать из него подкаблучника… да запросто, с таким-то характером! Но – что поразительнее всего – ему впервые в жизни было решительно и категорически все равно, что на эту тему скажет мама – и скажет ли она хоть что-то вообще.