Мужчины не плачут
Шрифт:
— Тебя ж уволили.
— Оказывается, не уволили.
— Дурдом в этих шарашкиных конторах! В государственных учреждениях такого безобразия никогда бы не допустили…
Серебряный вот уже в который раз нетерпеливо посмотрел на часы.
Что за секретарша ему досталась?! Сказано же ей было — увольнение отменяется! Так нет! На работу не идет, официального приглашения ждет, негодница! А он, между прочим, еще со вчерашнего вечера настроился на крепкий кофе в ее исполнении…
В дверь робко постучали.
— Войдите! — прорычал Серебряный.
— Здравствуйте,
— Здравствуйте, Мария Андреевна. — Он вежливо улыбнулся. — Мне хочется верить, что это последний раз, когда вы без веской причины опаздываете на работу.
— Да, это в последний раз.
— Ну, так что вы стоите? Кофе мне сварите, что ли…
Она мышью прошмыгнула мимо него, скрылась за раздвижной дверью. Серебряный взял из пепельницы два каштана, покрутил их в пальцах, успокаиваясь.
Да что он в самом деле, заводится как мальчишка при виде этой маленькой негодницы? Надо брать себя в руки. Это никуда не годится.
— Ваш кофе. — Перед Серебряным появилась его любимая пол-литровая чашка.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Мария Андреевна, зайдите в бухгалтерию, получите премию.
— Какую премию? — Она замерла, посмотрела на него настороженно.
— Премию к Новому году, — сухо сказал Серебряный. — А вы что подумали?
— Ничего. Спасибо. Я могу идти?
Он положил каштаны на стол.
— Идите.
День выдался сумасшедший. Маша вертелась как белка в колесе. Даже на обед не выходила. Было такое чувство, что во время ее отсутствия все остановилось, столько скопилось дел, требующих немедленного решения. Интересно, кто ее заменял?
Оказалось — красавица Альбина. Наверняка в приемной Большого босса Альбина смотрелась замечательно. Жаль только, что работница из нее никудышная. Или она специально так все запустила, назло врагам?
Разбираться, какими мотивами руководствовалась Альбина, когда учиняла кавардак в ее документах и компе, было недосуг. Требовалось срочно разгребать завалы. Положа руку на сердце Маша была даже благодарна своей нерадивой предшественнице. Есть, чем занять голову и руки, нет времени думать о Серебряном и о своем грехопадении…
Рабочий день подошел к концу. Осталось каких-то пятнадцать минут — и можно уходить. Маша уже выключила компьютер, когда Серебряный потребовал кофе…
Кофе никак не желал закипать, Маша тоскливо поглядывала на часы. За спиной послышался шорох.
Серебряный стоял, прислонясь спиной к закрытой двери. Он смотрел на Машу удивленно-задумчивым взглядом. Точно так же он смотрел на нее тогда, в ночь ее грехопадения…
…Забытый на плите кофе убежал. Уже застегивая блузку, Маша отстраненно подумала, что если плиту не отмыть прямо сейчас, то завтра будет поздно. Только вот Маша просто не в силах сделать это сегодня. Сегодня ей хочется одного — побыстрее уйти. Подальше от этой потайной комнаты, подальше от этого мужчины…
Ему тоже хочется, чтобы она поскорее ушла, и от этого на душе тоскливо и муторно, и хочется выть в голос…
— Я вызову такси, — сказал Серебряный.
— Спасибо, я доберусь сама. — Руки дрожали, она никак не могла
справиться с пуговицами.Как скажешь, — он отвернулся к черному провалу окна спиной к ней…
В Машиной жизни наступил странный период. Про себя она называла его порой грехопадения. Падать было больно и одновременно мучительно приятно.
Про «больно» ей было все ясно — кому хочется чувствовать себя игрушкой в чужих руках? А она именно так себя и ощущала, игрушкой князя Серебряного. Она даже любовницей не могла считаться. С любовницами помимо всего прочего разговаривают… а с ней не разговаривали…
«Сверхурочная работа» стала ритуалом. Сначала, в самые первые дни, Маша пробовала бунтовать, но Серебряный как-то очень быстро подавлял ее маленькие бунты.
Если бы он был груб, она нашла бы в себе силы сопротивляться, но он не был груб. Совсем наоборот…
Теперь вся ее жизнь делилась на три части: «до», «во время» и «после». «До» и «после» можно было охарактеризовать одним словом — «ожидание».
«Во время» Маша становилась другой. И Серебряный становился другим. Каким-то шестым чувством она знала — Серебряный дорожит этими моментами близости. Но их связь делает его уязвимым, а быть уязвимым Серебряный не привык…
Возможно, именно поэтому, когда «во время» заканчивалось и наступало «после», они сразу становились чужими. Возможно, именно поэтому Маша продолжала обращаться к нему на «вы» — и «до», и «во время», и «после».
Иногда его это смешило, иногда злило.
— Какое, к черту, «вы»?! — орал он. — Прекрати мне «выкать»!
Маша отмалчивалась, отводила глаза и продолжала называть его Иваном Матвеевичем.
— Машка, ты самая невыносимая женщина из всех, кого я знаю, — сказал он однажды. — Ты даже представить себе не можешь, как с тобой тяжело.
С ним тоже было нелегко. И с каждым днем становилось все тяжелее. Маше казалось, что Серебряный ждет от нее чего-то большего, чем молчаливой покорности, и поэтому злится.
Возможно, нет, теперь уже наверняка она могла бы дать ему это «большее», если бы он четко обозначил ее статус.
Кто она?
Секретарша с дополнительными функциями?
Любовница?
Возлюбленная?
Он каждый раз относился к ней по-разному. Она бывала и секретаршей, и любовницей, и возлюбленной. Впрочем, считать себя возлюбленной князя Серебряного было крайне самоуверенно. Даже не потому, что он олигарх, а она никто. А потому, что у Серебряного возлюбленной не может быть по определению. Он не тот человек, чтобы привязываться к кому-то. Он волк-одиночка. Ему никто не нужен.
Машина жизнь была бы намного проще и понятнее, если бы он наконец расставил все точки над i.
С самого утра Серебряный был зол на весь белый свет. Никогда раньше он не думал, что бабы могут лишить его душевного равновесия.
Ошибался! Век живи — век учись.
У него и раньше бывало по несколько любовниц одновременно, но они никогда не доставляли хлопот ни ему, ни друг другу. Разумные были женщины. А вот теперь он, похоже, влип. Да еще из-за кого?! Из-за надежной и рассудительной Людмилы. Из-за расчетливой и в меру меркантильной Гелены.