Музыка на иностранном

Прогулявшись, они опять пошли к ней. У подъезда Дженни вдруг вспомнила, что ей надо кое-что купить. Чарльз предложил сходить в магазин вместе, но она ответила, не беспокойся, и отдала ему ключи. Мол, ты давай заходи, а я быстренько сбегаю и минут через двадцать вернусь.

Чарльз вошел в подъезд, поднялся на нужный этаж и вошел в квартиру. Подошел к пустой кровати, почувствовал, что постель еще пахнет их сексом. Это было приятно.

Еще поднимаясь по лестнице, он решил, что раз ему трудно заговорить о том, что произошло, то можно сделать и по-другому — по справедливости. Раз она рылась в его вещах, он имеет полное право ответить тем же самым. Чарльз открыл ящик комода. Ее белье — такое знакомое. Он пошарил внутри — мягкая ткань скользнула по руке. В уголке — упаковка гигиенических прокладок. Он вытащил что-то из ее белья; провел тканью по щеке — запах недавно стиранных вещей. Выдвинул следующий ящик. Бумаги и письма. Если она не постеснялась шарить в его бумагах, то почему же он должен стесняться? Фотографии и письма; много писем одним и тем же почерком — по обратному адресу на конверте он понял, что их писал человек, с которым она была помолвлена. Безбрежные просторы ее прошлого, о котором он ничего не знал — чужая и незнакомая территория. Вот на этом-то и сыграл Роберт: как бы ни были люди близки, всегда есть что-то, чего они друг о друге не знают; всегда останется что-то такое, что приходится принимать на веру. Большой коричневый конверт; не заклеен. Ну-ка, посмотрим. Кинг достал, что лежало в конверте. Его собственная фотография — откуда она у Дженни? Копия его статьи. И копия «Паводка».

Он застыл, словно громом пораженный. Присел на край кровати, не отрывая взгляда от бумаг. Вытряхнул то, что еще оставалось в конверте. Его статья, напечатанная под копирку — без формул, так, как ее напечатала Дженни. Копия «Паводка» — точно такая же, как и те две, что лежали в его собственном комоде. Вот и третий экземпляр.

Никогда в жизни Кингу не было так тяжело. Каждому хочется быть всегда правым, но это был такой случай, когда своя правота тебя вовсе не радует. Она рылась в его комоде — это он мог бы понять и простить. Она взяла его фотографию — это тоже простительно и понятно. Но зачем, зачем она взяла эти бумаги, из-за которых инспектор Мэйс начал копать под Роберта и под него самого?! К горлу подкатила волна горькой ярости. На глаза навернулись жгучие слезы.

Он встал. Скоро она вернется. Надо быстренько что-то придумать и действовать. Кукольный домик девочки-первоклашки — теперь уже нет! Комната стала клеткой — он очутился в западне, и ему было страшно. В воображении вставали чудовищные картины — это ловушка. Все было подстроено с самого начала, даже их якобы случайное знакомство. «Подсадная утка», она специально торчала там, на улице, чтобы подловить далекого от всяческих подозрений ученого, который выйдет из Академии наук. Там рядом с Дженни был полицейский. Почему он ей не помог с велосипедом? Чудовищные картины.

Слава Богу, он ей ничего не рассказывал про Роберта. Но что же делать? Ходить по комнате из угла в угол с бумагами и конвертом в руках? Она не должна догадаться, что он все знает. Нельзя ни о чем ее спрашивать — она что угодно соврет, лишь бы вывернуться. Потом, ясное дело, она предупредит Мэйса. Но почему?! Почему?! Зачем она это сделала? Он вспомнил, как она стояла сегодня у окна — обнаженное тело, окутанное светом. Его охватила невыносимая тоска — он и сейчас хотел ее, а она предала его. Все ее разговоры о доверии — сплошное вранье. Конечно, ей нужно, чтобы он ей доверял. Чтобы и дальше стучать на него. За продвижение по службе, наверное, или, может быть, за квартиру получше.

Кинг осмотрел связку ее ключей — запасной ключ от его квартиры был здесь. Он отцепил его. Сунул бумаги обратно в конверт и вернул его на место; убедился, что бумаги лежат, как лежали, и что с первого взгляда не видно, что кто-то тут рылся. Потом сгреб в охапку все свои вещи и выскочил из квартиры, оставив дверь незапертой. На сердце камнем лежала тяжесть ее омерзительного предательства.

Спустившись на несколько ступенек, он услышал, как кто-то входит в подъезд — может быть, и она. На лестничной площадке был поворот, в конце которого была дверь в одну из квартир; он спрятался за этим поворотом. На лестнице послышались ее шаги — когда она прошла площадку, где прятался Кинг, он проводил ее долгим взглядом. Ему так хотелось окликнуть ее.

Когда она скрылась из виду, он осторожно спустился и вышел на улицу. Чувствовал он себя просто погано — никудышным трусливым хлюпиком.

В поезде, на обратном пути в Кембридж, он решил, что делать дальше. Ему не нужны извинения и оправдания. С Дженни надо порвать раз и навсегда — и чтобы она не догадалась об истинной причине этого разрыва.

В голове уже сложилось письмо, которое он написал и отправил ей сразу же по возвращении домой.

Прости, Дженни, — я тебе врал. Ты была права: у меня есть другая женщина. Пожалуйста, не пытайся встретиться со мной, так будет еще тяжелее. Мне было хорошо с тобой, спасибо за все. Чарльз.

Его удивило, что она не ответила на письмо, а впрочем, оно и к лучшему. Может, она еще попытается позвонить. В понедельник Кинг решил, что пришло время начать новый круг в жизни. Он пригласил Джоанну поужинать, и тем же вечером они трахнулись у него дома, прямо на полу. Теперь письмо, которое он послал Дженни, было почти правдой — и это слегка утешало.

На следующий день позвонил Роберт — они не виделись больше недели. Его голос был ничуть не спокойнее, чем прежде — можно, он придет к Чарльзу сегодня вечером? Он скоро уедет, чтобы начать работу над книгой. Значит, он все-таки получил эту работу, подумал Чарльз. Может быть, это значит, что с бедами наконец-то покончено?

Дженни пролила по Чарльзу немало слез. Она не могла понять, почему он так жестоко бросил ее, но твердо решила не видеться с ним. Она писала ему письма — и тут же рвала их в клочья. Она ни разу не позвонила. Теперь она даже радовалась, что у нее дома нет телефона. Со временем она придет в себя, она это переживет — как пережила разрыв со своим женихом. Все, что осталось от Чарльза, — всего лишь несколько сувениров в ящике комода; она взяла их у Чарльза без спросу, боясь показаться ему слишком навязчивой. Машинописная копия статьи, которую она напечатала для него — непонятная, но такая солидная с виду. И то, что она нашла у него в тот вечер, когда, дожидаясь Чарльза, осмелилась заглянуть в его ящики. Фотография — вряд ли он разрешил бы ей взять ее — и копия памфлета: статьи и стихи. Так красиво и хорошо написано — наверняка это он написал. В тот вечер она нашла еще и открытку: Хочу тебя. Энни. Как дурное знамение, отравившее все. Энни; наверняка это все из-за нее. Он такой умный, в нем столько хорошего. И при этом — такой жестокий. Сколько боли он причиняет людям, которые его любят.

Вскоре после звонка Роберта опять зазвонил телефон. Чарльз взял трубку.

— Это инспектор Мэйс. Так вы во сколько встречаетесь со своим дружком? Сами знаете, о чем я.

24

Это была последняя встреча Чарльза Кинга и Роберта Уотерса. Звонок Мэйса напугал Кинга. Первая мысль — это Роберт сообщил в полицию о том, что они сегодня встречаются. Но, с другой стороны, зачем бы ему сообщать в полицию? Дело-то завели на него; и Кинга хотели заставить стучать на него. Получается, что за ними следили.

Роберт приехал около восьми вечера. Первое, что бросилось Чарльзу в глаза — Роберт был бледен и серьезен; напряжение у него на лице выдавало какую-то глубинную боль — но он почти сразу выдавил из себя улыбку, напряжение исчезло с его лица, и он прошел за Кингом в гостиную.

— Так книгу все-таки поручили тебе?

— Да. Я хотел повидаться с тобой перед отъездом, Чарльз.

Кинг указал Роберту на кресло и достал ту самую бутылку коньяка, которую они начали чуть больше двух недель назад.

— Завтра я уезжаю в Шотландию. На месяц или на два — хочу побыть один, разобрать материалы, кое-что обдумать. Профессор Кармайкл разрешил мне пожить у него на даче.

Кармайкл был уполномоченным Партии на факультете. Кинг подумал, что как бы Мэйс ни презирал Роберта, все-таки были люди, которые относились к нему с уважением.

— Рад, что книга досталась тебе, Роберт. Поздравляю.

— Ты уж прости, я тут такую развел паранойю. — И все-таки Роберт был чем-то встревожен. Он снял пиджак и бросил его на подлокотник кресла. — Как Дженни?