Музыка Рода Человеческого

– Умеешь ли ты анализировать людей и выражать в музыке свою любовь, интерес и привязанность к ним? – продолжил тем временем мужчина, наблюдая за девочкой. – Скорее всего я угадаю, что маму ты любишь больше всего.

– Маму, – произнесла с непонятной интонацией Глория, затуманенно глядя на клавиши.

– Почему ты стала такой грустной?

– Вам показалось, – сухо ответила девочка, подняв глаза на камеру. – Не обращайте внимания, прошу вас.

– Хорошо, тогда ответь мне, кого из родителей ты смогла бы охарактеризовать игрой на инструменте? И главное как?

Как бы ты хотела, чтобы звучала мелодия, описывающая, к примеру, маму?

– Это довольно сложное задание. Боюсь, что я сразу не справлюсь.

– Жаль. Хотел вызвать у тебя эффект неожиданности.

Посмотреть, как сработало бы твоё воображение.

– Отца! – выпалила Глория.

– Прости…

– Я хочу сыграть мелодию, которая охарактеризовала бы моего папу Фрая!

Композитора смутило переменчивое настроение, но предпочёл никак не комментировать её выбор.

Пальцы Глории вновь легли на клавиши. С первых нот вступления Композитор узнал произведение Джорджа Гершвина «Рапсодия в блюзовых тонах»¹³, которую она играла, не поднимая глаз, непринуждённо, но очень проникновенно.

– Я редко его видела, – тихо произнесла Глория. – Лишь с годами я стала понимать, как много он делает для меня и мамы. Его любовь мы чувствовали на расстоянии. Он именно тот человек, который с особым трепетом произносит твоё имя.

Она подняла глаза и добавила:

– Понимаете, о чём я?

Мелодия продолжала звучать и создала в тесном пространстве «кокона» неповторимую атмосферу, наполненную согласием и интимностью. Звучание, льющееся из-под пальцев Глории, было таинственным и ровным, словно вырисовывало недописанную картину из детства. Здесь не было места для пауз и замечаний Композитора. Ремни, обхватывающие её руки чуть выше локтей, привели к тому, что она несколько раз сбилась, но в этом Глория видела знак сглаживания шероховатостей своей игры.

– Я мысленно посвящала ему все свои выступления, – произнесла Глория. – Он был со мной и, наверное, понимал на расстоянии, как мне тяжело.

– Он имел на тебя такое сильное влияние? – тихим голосом спросил Композитор, стараясь не сбивать продолжавшуюся игру девочки.

– Я совсем не помню его, когда мне было года три, четыре. Он появился в моей жизни как посторонний человек, и поначалу я не могла мириться с тем фактом, что у мамы есть ещё кто-то кроме меня. Это звучит странно и смешно – мне не более пяти лет, а я уже контролирую круг знакомых моей мамы. Видели бы вы, как менялась мама при появлении моего отца. Её глаза, да и она вся словно загоралась. В ней пробуждалась жизнь. Иногда мне становится стыдно за то, что я не замечала этого и поэтому позволяла так себя вести.

– Ну, наверное, это простительно,– произнёс мужчина, пролистывая у себя на компьютере в одном из окон браузера редкие семейные фото Глории. – Ведь ты была совсем маленькой.

– Маленькой, но даже совсем маленьким, нам кажется, что мы абсолютно взрослые люди.

Повторив отрывок произведения ещё раз, руки девочки опустились.

– Когда мне было лет восемь, отца отпустили в продолжительный отпуск, и он, посоветовавшись с мамой, взял меня в свой пикап, и мы уехали в Фолли-бич¹⁴. Ему нравился джаз и госпел, помню, как в его машине постоянно звучали Армстронг¹⁵, Миллер¹⁶, Гершвин, Паркер¹⁷, Синатра¹⁸, Дэвис¹⁹. Ему безумно нравится опера «Порги и Бесс»²⁰. Он много читал про создание этого произведения, и его вдохновила история о том, как Гершвин однажды посетил Фолли-бич.

Мой отец никогда там не был. И вот однажды он приехал туда вместе со мной.

– Наверное, там очень красиво?

– Красиво, – повторила Глория с улыбкой. – Там своя атмосфера.

Глория сложила руки и опустила голову. В «коконе» отзвучала последняя нота. Композитор вздохнул, остановив свой взгляд на лице девочки.

– Может, нам стоит сменить тему? – нарушил тишину Композитор. – Как ты думаешь?

– Нет, – резко ответила девочка. – Я доиграю эту композицию.

Она играла, до конца не понимая, что с ней происходит.

Мелодия перестала быть похожей на оригинал, но от этого не стала хуже, а перед глазами Глории всплывали моменты жизни, когда она, держась за руку отца, шла вместе с ним по пляжу и парку Фолли-бич. Слева от неё проходили красивые молодые пары, очень легко одетые. Подолы невесомых длинных платьев девушек развевались по ветру, волосы парили вокруг их лиц, а парни с белоснежными зубами улыбались солнцу, уходящему за горизонт. Мелкие и частые мини-гостиницы создавали бесконечную панораму ярких огней вдоль пешеходной аллеи. А справа манил прохладным солёным воздухом бесконечный океан. С тех пор она на всю жизнь запомнила звук прибоя. Дрожащей рукой она сжимала крепкую и надёжную, как тогда казалось, руку отца.

Уловив для себя интересные мотивы, Композитор вожделенно придвинулся к одному из мониторов, на котором стали появляться ноты. Так продолжалось несколько минут, пока Глория снова не опустила руки, оставив своей игрой эхо красивых нот.

Выдержав паузу, Композитор зааплодировал.

– Это неправда, – смущённо произнесла Глория. – Моя игра не представляла ничего особенного.

– Должен с тобой не согласиться, моя дорогая.

– Вы мне льстите.

– Нет.

В мониторе у Глории высветился очередной фрагмент каких-то нот, который отличался от предыдущих разве что только цветом заднего фона. Он был менее белым и напоминал больше цветную ксерокопию страницы. На мониторе в «коконе» Глории высветились какие-то ноты с указанием темпа и заглавием, по всей видимости, произведения.

– Глория! – с трепетом произнёс Композитор. – Сейчас я хотел бы возвратиться к тому, из-за чего ты здесь, а именно, к произведению, над которым я работаю.

Глория посмотрела на камеру, а затем перевела взгляд на экран монитора.

– С твоей помощью и юным взглядом на жизнь я хочу развить и усовершенствовать это произведение, доведя его до совершенства, – продолжал Композитор. – Я хочу от тебя свежих идей и мыслей. Я хочу, чтобы между нами было доверие. Поэтому мне будет интересно всё, что ты сможешь сыграть. Любую музыку и созвучия, которые возникнут у тебя в голове и мыслях, я готов с ней ознакомиться, выслушать и доработать.

– Вы думаете, у меня получится? – с сомнением спросила девочка.

– Глория, я совсем не думаю об этом. Потому что знаю и хочу верить в то, что ты будешь думать только о музыке.

Никто из нас не застрахован от ошибок. Поэтому мы будем пробовать и играть. А ночью, когда ты будешь спать, я буду прорабатывать материал раз за разом, доводить его до совершенства. Так что у нас всё получится. Впереди очень много работы, и она тебе понравится.

– Понравится?

– Вспомни всех тех ребят, которые были с тобой с самого начала, – голос Композитора стал более мягким. – С самого начала, ещё в музыкальной школе. Вспомни всех соперников на фестивалях и конкурсах.

– Их лица печальны, – словно в бреду произнесла Глория, вспоминая своих сверстников.

– Да, но то, что творится внутри них, не остановить. Их движения отточены, их головы тяжелы, их тела – сила музыки и темп. Музыка притягивает и не отпускает до своего окончания.

– Когда прервать музыку – решать только музыканту, – перебила девочка мысль Композитора.

– И это тоже, – поддержал он её.

– Это будет опера? – спросила Глория, просмотрев предложенный на мониторе материал.