Музыкальные диверсанты
Шрифт:
Творческие «находки» Саши Шевченко — фон Штольберга и его коллег стали фундаментом, на котором советская цензура возводила все более строгие запреты на пути всех эмигрантских изданий. Какой смысл было разбираться, кто из них поет народные песни, кто репертуар советских композиторов, а кто антисоветчину? Война сделала мир контрастным, и то, на что власть раньше закрывала глаза, стало невозможным в мирное время. Слишком свежи были в памяти истории с Лещенко, Морфесси, Блюменталь-Тамариным и другими деятелями эмиграции. Расскажу несколько эпизодов, Связанных с таким изменением настроений в обществе.
Меломаны сороковых годов слушают патефон
Увлечение песнями «белогвардейца» Лещенко, «кабацкими» стихами Есенина и даже песнями уже
Подравшись с сослуживцем на корабле, Вадим Иванович получил в итоге срок не за хулиганство, а по страшной 58-й статье пп. 6, 8, Ю (шпионаж, террор, антисоветская агитация и пропаганда). Виной всему полученные незадолго до инцидента от капитана судна, на котором он служил, книги и диски.
«…Веселовский попросил меня прийти к нему в каюту, — вспоминал В. И. Туманов.
— Я знаю, ты любишь Есенина, Вертинского, Лещенко… Я тоже их люблю, они всегда со мной. Сорок пластинок Вертинского и Лещенко обошли со мной полсвета. Теперь не знаю, как все сложится, а пластинки не должны пропасть. Возьми их себе.
Вынося из капитанской каюты коробку с пластинками, я был самым счастливым человеком. Откуда мне было знать, что не пройдет и полу-года, как следователь водного отдела МТБ во Владивостоке, найдя при обыске эти пластинки и не добившись от меня, откуда они, использует их как свидетельство моих антисоветских настроений».
Следующие удивительные истории поведал в своих замечательных книжках о «Тайнах уставшего города» мастер детектива Эдуард Хруцкий. [19]
Дело происходит в послевоенной Москве.
«Вечерами на затоптанном пятачке они танцевали под привезенные из далекой Европы мелодии… Таниуя под лихой ‘Чубчик”, вспоминали набережные Дуная и узкие улочки Кракова. Но однажды “Чубчик” перестал звучать в нашем дворе.
Много позже Воля Смирнов, ставший известным московским адвокатом, рассказал мне, что как-то вечером к нему пришли трое. Они достали красные книжечки с золотым тиснением трех букв “МТБ”.
— Слушай, парень, — сказал старший, — ты фронтовик, у тебя пять орденов, поэтому мы пришли к тебе, а не выдернули к нам. Кончай антисоветскую агитацию.
— Какую? — страшно удивился Воля.
— Лещенко перестань крутить, белогвардейца и фашистского прихвостня.
— Так я не знал! — Воля Смирнов немедленно понял, сколько лет можно получить по любому пункту предъявленного обвинения.
— Я тоже когда-то не знал, — миролюбиво сказал старший, — а потом мне старшие товарищи разъяснили. Сдай антисоветчину.
Воля достал из шкафа пять пластинок Лещенко.
— Пошли на лестницу, только молоток возьми.
Они вышли на площадку, и старший молотком расколол пять черных дисков.
— Это чтобы ты не думал, Смирнов, что мы их себе забираем. Не был бы ты фронтовиком, поговорили бы по-другому…»
Здесь еще, можно сказать, парень легко отделался. Нашли бы у него «Чубчик» Лещенко (или, не дай бог, Шевченко) в годы войны, неизвестно, чем бы все закончилось.
Вот выдержка из приговора суда по Татарской АССР осени 1941 года: «…пел песни к/p, клеветнического содержания. Приговор — ВМН».
Три безликие буквы расшифровываются просто: высшая мера наказания… расстрел.
После таких фактов воспоминания Хруцкого уже не кажутся мне надуманными. Вот еще один «протокол» эпохи из книги писателя:
«..Леню Калмыкова разбирали на комсомольском собрании института. Обвинение выдвинули тяжелое: пропаганду чуждой идеологии. Главным козырем обвинения были танго Лещенко. Мол, Леня собирает у себя московских стиляг и они слушают запрещенные песни певца, арестованного нашими органами как фашистского пособника и шпиона. Комсомольский вождь потребовал у Лени назвать фамилии тех, кто вместе с ним слушал певца-шпиона, и покаяться перед комсомолом. Леня отказался. За то, что он не разоружился перед комсомолом и не назвал имена пособников, Калмыкова исключили из комсомола и отчислили из института. В те годы это было равно гражданской смерти. Следующим действием, видимо, должен был стать арест и привоз на Лубянку. В тот же день прилетел Ленин отец, он уж точно знал, чем может окончиться для сына безобидное увлечение песнями Лещенко. Он забрал Леньку с собой, оформив техником в геологоразведочную партию. Я забыл сказать о главном. В комнате Лени висел портрет Петра Лещенко, переснятый с пакета пластинки. И это поставили ему в вину. В те годы на стенах должны были висеть только изображения обожествляемых вождей».
Пластинки Александра Вертинского, Петра Лещенко и других певцов-тигрантов попадали в СССР контрабандой
И на десерт моя любимая байка от Эдуарда Анатольевича, которая в полной мере передает и настроение тех лет, и то, кем был для наших бабушек и дедушек артист.
В 1952 году была ограблена дача одного генерала, заместителя самого Деканозова, который руководил Счавным управлением советских имуществ заграницей. Налетчики вывезли несколько машин с «нажитым непосильным трудом» барахлом. Дело было на особом контроле у министра МГБ, и заняться им поручили опытному сыщику из МУРа Игорю Скорину. С первой трудностью он столкнулся, составляя протокол.
«Генеральша точно не помнила, сколько добра было на даче. Но кое-что она все-таки описала. <…> Две вещи заинтересовали Скорина. Инкрустированный серебряный браунинг калибра 4,25 и привезенное в подарок сыну и спрятанное до его дня рождения полное собрание пластинок Петра Лещенко в четырех специальных чемоданчиках красной кожи с металлическими буквами “Беллаккорд”. Это уже была достаточно редкая по тем дням зацепка. Как известно, преступления раскрываются не при помощи дедукции и осмотра следов через лупу.
…Агент рассказал оперу, что весь цвет блатной Москвы собирается в Зоологическом переулке на блатхате, которую держит Валентина Цыганкова по кличке Валька Акула. Приходят серьезные московские воры не просто выпить, а послушать пластинки Пети Лещенко, которые Акуле подарил ее хахаль. На следующей встрече агент поведал, цто пластинки хранятся в чемоданчиках красной кожи, с золотыми иностранными буквами на крышках. Кроме того, он выяснил, что новый любовник Вальки — залетный, с Украины, и вместе с пластинками он подарил ей маленькую волыну, всю в серебре, а на рукоятке пластины из слоновой кости. Квартиру Цыганковой взяли под наблюдение…
Ну а дальше все было как обычно. Отработали объект. Выяснили, сколько народу в доме, и ночью захватили всех без единого выстрела. Скорин рассказывал, что больше всего грозный генерал радовался возвращенным пластинкам, которые обещал сыну, и просил в протоколах не упоминать имени певца: как-никак, а вражеский шпион…»
Отношение к Лещенко оставалось настороженным и после смерти Иосифа Сталина.
Случайно встреченная мною на книжной выставке Елена Евгеньевна Егорова, чей отец в 1957 году принимал участие в строительстве советского выставочного павильона в Брюсселе для выставки «Экспо-58», вспоминала:
«Из Бельгии домой в Москву мы возвращались поездом. Помню, как на границе Чехословакии и СССР заглянувший в купе таможенник задал конкретный вопрос: “Пластинки Лещенко везете?”
Отец обожал его песни и, как только мы приехали в Бельгию, сразу приобрел несколько его дисков производства фирмы “Коламбиа”. Мне было тогда лет девять, и я очень радовалась, когда родители заводили патефон и Петр Лещенко своим медовым голосом начинал петь: “Моя Марусечка…”Я сразу же пускалась в пляс.
И вот таможенник интересуется строгим голосом, везем ли мы его пластинки.
Папа с мамой в один голос отвечают: “Не-е-ет!”
И тут я, дремавшая все это время на верхней полке, свешиваюсь и чуть не плача кричу: “Как нет? А где же они?!”
…Немая сцена.
Родители не предупредили меня, что Лещенко запрещенный певец, и я с детской непосредственностью чуть не подвела всех под монастырь.
Эта пластинка «на ребрах» Петра Лещенко изготовлена легендарной подпольной студией Б. Тайгина, Р. Богословского и Е. Санькова «Золотая собака» в Ленинграде в начале 1950-х годов
Таможенник, естественно, напрягся. Тогда отец и мама принялись уверять его, что пластинки конечно, были, но они как законопослушные советские граждане оставили их в Брюсселе. Не знаю уж как, но таможенник поверил, не стал нас тщательно досматривать, и пластинки мы все-таки провезли».
Русский самородок, поэт, издатель Борис Иванович Тайгин (Павлинов, 1928–2008). Первые шаги на поприще подпольной звукозаписи уже приносят свои плоды — одет как настоящий франт. Ленинград, 1949
А теперь перенесемся в самое начало пятидесятых годов.
Отгремела война, и победители стали возвращаться домой. Из поверженной Германии везли заслуженные трофеи. Крупные чины отправляли вагоны с картинами, сервизами, хрусталем и даже автомобилями «хорьх» или «мерседес». Средний офицерский состав тащил на себе чемоданы с коврами, часами и пластинками. Добычей рядовых становились вещицы поскромнее. Те, кто жил рядом с железной дорогой, имел возможность приобретать прямо с «колес» велосипеды, фотоаппараты и прочий дефицит.