Музыкальный Дом

— Леди Мурасаки Сикибу, вдова моего дяди. Я узнал о них, только когда мне исполнилось пятнадцать.

Время в сиротском приюте: Уилл видел каменные стены и надзирателей, дни и месяцы, наполненные одним сплошным серым туманом. Девочки занимались шитьем, мальчики — столярными, токарными работами или работали в саду. Над обычными сиротами издевались те, кто входил в пионерскую дружину или детский совет. И все это под крышей его собственного дома, который передали комиссии по организации беспризорных детей от партии.

— Один из надзирателей хранил в ящике стола письма, принадлежащие моей семье. И когда я сбежал из приюта, то захватил их с собой. Они оказались написаны моему отцу от имени графа Лектера с севера Франции. Я пересек пол-Европы в надежде, что спустя почти десять лет они все еще живут в том поместье или кто-нибудь из округи знает, куда они переехали.

— Ты же тогда не разговаривал, как бы ты спросил соседей? — Уилл слышал его мысли из того холодного вечера, когда Ганнибалу пришлось отправиться на попутках в свое нелегкое путешествие. Канун зимы, но выбирать не приходилось.

— Честно говоря, такая мысль не приходила мне в голову. Порой я сомневался, что доберусь живым. Дядя Роберт успел жениться и скончаться от инфаркта за год до моего приезда, — Ганнибал поднял голову, помешивая растопленный шоколад, жидкость загустела и приобрела аппетитный темно-коричневый цвет. — Некоторое время я прятал еду под кроватью или носил с собой в карманах. Тетя терпеливо сносила мои причуды, не расспрашивая ни о смерти близких, ни о времени, которое я провел в приюте. Когда я начал говорить, то оказал ей ответную любезность и не стал задавать вопросы, как умер мой дядя и как она решилась переехать во Францию. Японская культура, как оказалось, не так уж и отличалась от местной. В их основе лежит приверженность традициям, соблюдение хороших манер и уважение к неприкосновенности личного пространства. И те, и другие видят красоту, ценят ее и стараются преумножить. Тетя была из древнего рода и знала всех своих предков на четыреста лет назад, оставшись хранительницей доспехов как старшая в клане. Основателем ее рода был легендарный самурай Датэ Масамунэ, покровитель христианства в Японии, прозванный «одноглазым драконом» за свирепость и жестокость. По семейным преданиям, он всю жизнь положил на то, чтобы развить в себе самообладание, и после нашего знакомства мне показалось, что я нашел в его философии свой путь.

— Странная цель для подростка, — заметил Уилл, переложив кусочки в миску, и занялся нарезкой корнишонов, лука и каперсов, благо, холодильник теперь ломился от продуктов, заказанных на рынке.

— А для подростка, который кричит от ночных кошмаров?

Уилл знал, что это такое — просыпаться от сновидений, в холодном поту, когда разум в ужасе пытается перестроиться из одной реальности в другую. И никак не переубедить, ведь колотило от всепоглощающего страха по-настоящему.

— Ты хотел подчинить тело и разум собственной воле, — вспомнил Уилл его слова, и Ганнибал улыбнулся ему, в комнате будто стало теплее.

В миску с мясом Уилл разбил яйцо, пересыпал овощи, добавил соль и перец. Пока он перемешивал руками получившийся фарш, Ганнибал осторожно наклонил бутыль с кровью над кастрюлей, и черный ручеек окрасил шоколад насыщенным темно-красным. Жидкость становилась все гуще, ложка оставляла после себя широкий след, который исчезал только через пару секунд. Пахло умопомрачительно: кофе, горячим шоколадом и специями, запах обволакивал душным, сладким одеялом.

В дружеской тишине каждый занимался своим блюдом. Уилл проминал смесь, как упругое тесто, а Ганнибал, убавив огонь до минимума, достал крупный апельсин сорта Вашингтон Нэвел. Насыщенно оранжевый, с плотной блестящей мякотью, у Уилла выступила слюна от одного его вида. Взяв небольшой нож, Ганнибал сделал аккуратный круговой надрез, поддел край ложкой и, отделив кожуру от мякоти — как легкие от грудины, вспомнил Уилл, — снял кожуру двумя аккуратными половинами.

— При должной подготовке пища может насытить не только тело, но и дух. Тарелка из костяного фарфора подойдет на сегодня как нельзя лучше, к тому же в Японии белый олицетворяет божественное и используется на похоронах.

Уилл задумчиво согласился. Ганнибал разлил половником густую смесь с красным оттенком по чашам, выложил нарезанную пирамидками мякоть и украсил свежими ягодами малины и ежевики. С другого края крест-накрест расположились два продолговатых бисквитных печенья — свежие и мягкие на вид, присыпанные цедрой лимона.

Каждый ингредиент, выдержку, хранение, время запекания, особую присыпку и украшение съедобными цветами Уилл мог назвать с закрытыми глазами. Сорт, вид, время созревания, плотность, свежесть, оттенки запаха и вкуса сплетались в его голове, как симфония, и он все не мог насытиться. Он видел тысячи обедов и ужинов: мясо в кляре, запеченное в томатном соусе с белым вином; жареную печень; тонкие дольки почек; языки, вымоченные в лимонной воде; ногу с овощами, запеченную в глине; глаза во фритюре внутри маленьких, крепких кочанов брюссельской капусты; шашлык на шпажках; свиную голову с австрийскими домашними сосисками и даже мясные розочки на кусочках арбуза.

Взглянув снова на тарелку с мясом, которое с жидким, хлюпающим звуком выползало из-под пальцев, пока он перемешивал кусочки в тарелке, Уилл уже не думал, что это человечина. Это мясо высшей пробы и несет в себе не только животные воспоминания, но всю жизнь Рендалла. Стоит ему попробовать, как Тьер оживет: затянутся раны, вернутся сердце и легкие, грудная клетка соединится и покроется нетронутой бледной кожей. Он будет жить возле дворца памяти в самом прекрасном лесу, где всегда царит ночная прохлада, не переводится дичь, и он свободен. Время повернется вспять и замрет в том самом мгновении, когда он мчался через кусты, предвкушая встречу с Эбигейл.

— Ты превратил меня в гурмана.

— Ты удивлен? — спросил Ганнибал, расплывшись в самодовольной улыбке. Его десерт был почти готов, остались последние приготовления. — Мне понадобились годы, чтобы измениться. Ты — то, что ты ешь. Сердце и легкие Зверя изменят твои собственные, придадут новую форму. Твое сознание готово, осталась лишь физическая часть. Мы слушаем песнь эволюции.

— Ты думаешь, что хорошо на меня влияешь.

— А разве не так?

Уилл счистил фарш с рук и облизнул подушечку пальца, пробуя сырое мясо. Эхо воспоминания Рендалла коснулось его губ, как жаркий красный перец.

— Я думал, что знаю правильный ответ, — сказал он, смотря на свои испачканные руки, — но уже не уверен, что он существует.

Он приготовил кусочки легких в винном соусе и украсил их цветами монарда, которые нашел в саду. Цветы ярко-алые, похожие на кровавую кляксу, имели цитрусовый, сладкий и одновременно острый привкус, и к довершению Уилл залил ободок тарелки несколькими каплями цветочного, кристально-прозрачного с желтым оттенком ликера для того, чтобы оттенить богатый аромат мяса.

Фарш из сердца пошел на тарталетки: тесто для них понадобилось самое простое, без дрожжей, он поставил готовые конвертики на двадцать минут в тепловой шкаф, а затем выложил на блюдо, украсив розами из помидор.

Когда Уилл вышел в гостиную, то увидел, что стол был уже накрыт и сервирован на троих.

— Мы ждем кого-то еще? — спросил Уилл, расставляя тарелки.

Ганнибалу не пришлось отвечать: в гостиную вошла Алана в насыщенно-синем платье с изысканно открытой шеей. Волосы она уложила набок и заколола сапфировым костяным гребнем — подарком Ганнибала. Она удивленно замерла у другого конца стола.