Музыкальный Дом
Шрифт:
— Прошу, присаживайся, — Ганнибал любезно выдвинул для нее стул напротив Уилла.
— Может, я не так поняла, — осторожно произнесла Алана, заняв свое место.
— Едва ли. Я очень высоко ценю твои способности читать между строк и лавировать между социальными рифами.
Он помог ей устроиться удобнее, зажег свечи, приглушил свет и разлил вино по бокалам. Во все три. Уилл наблюдал за процессией со все возрастающим любопытством. Зайдя Алане за спину, Ганнибал будто невзначай оперся ей на плечо.
— Однако я не мог не заметить, что ни одна наша встреча не обошлась без невидимого присутствия. — Она покраснела от стыда, открыла рот и тут же закрыла. Ганнибал наблюдал за ней сверху вниз со снисходительной,
— Это я должна извиниться…
— Нет нужды, — на секунду он сжал ее плечо сильнее и отпустил. — Уилл Грэм много значит для тебя, и я решил, что мой долг хотя бы один раз для незваного гостя выделить официальное место, раз уж ты ему в этом отказала.
— Я не выкидывала его из своей жизни, он просто переедет из Вулф Треп на съемную квартиру.
— Ты отвернулась от него.
— Я не могу ему помочь. Значит, все решено.
— И все же сердце не может выбирать, кого полюбит. Не может и отказаться от чувств по первой необходимости.
— Это терапия или свидание, доктор? — спросила Алана, прищурившись.
— Почему бы не быть обоим?
Она ничего не ответила, сделав вид, что изучает блюдо перед собой, Ганнибал же воспользовался моментом и с намеком посмотрел на стул, который предназначался Уиллу. Их ужин казался все более нереальным, как полуденный сон. Алана пригубила вино и наконец произнесла:
— Ты прав. Мои чувства к Уиллу выходят за рамки отношений доктора и пациента. Бог свидетель, я пыталась держаться на расстоянии, и провал с его терапией задел меня сильнее, чем я думала. Я никогда еще так не ошибалась, Ганнибал. Его жизнь на моей совести. Что его теперь ждет? Инъекции каждый день до конца жизни? Состояние безразличного овоща? Я так подвела его.
— Тем больше причин пригласить мистера Грэма на ужин в метафорическом смысле. Для хорошего доктора, которым ты и являешься, потеря пациента всегда дается высокой ценой, потому я и ушел когда-то из хирургии. Уилл, по крайней мере, остался жив, а все можно исправить, кроме смерти. Смерть окончательна и бесповоротна, она — наш истинный враг, — он поднял бокал, предлагая тост. — Пусть это будут похороны. Сегодня и сейчас насладись его компанией, выскажись, сделай любые признания, а затем отпусти.
Даже для Уилла это прозвучало немного безумно. Ненастоящие похороны? Его посетило «дежа вю», ведь он уже слышал эти слова, когда-то давно, в прошлой жизни среди тумана лекарств. Могло ли такое быть?
— Сказать ему что, например? — несчастно вздохнула она, взглянув на Уилла, будто видела его на самом деле.
— Правду, которую он заслуживает. Уилл обладает удивительным даром, возможно, однажды, он услышит тебя и, наконец, даст прощение, которого ты так жаждешь.
Уилл думал, что она просто встанет и уйдет. Или скажет, что предложение Ганнибала смехотворно. Зачем говорить пустому месту за столом, когда она могла в своем времени поехать к нему и сказать все напрямую. Потому что она боялась? Что это за день? Что случилось между ними? Алана тяжело вздохнула.
— Это будет долгое признание.
— Мы разве спешим? — улыбнулся Ганнибал, пытаясь ее приободрить. — Попробуй печень, а то она остынет и потеряет половину своей прелести.
Некоторое время они молчали, и в гостиной раздавался лишь тихий скрежет ножа и вилки по фарфору. Уилл и вовсе не произнес ни слова с начала ужина. Его блюда все еще стояли в духовом шкафу и дожидались, пока он вернется на кухню, но он боялся пропустить нечто очень важное. Алана задумалась, Ганнибал же не торопил ее, дав ей немного пространства. В этом он был мастер: выбрать время для молчания и выдержать его до нужного момента. Иногда в любом музыкальном произведении нужна
была тишина, чтобы следующие ноты прозвучали особенно пронзительно. Как заглавная буква предложения.— Я никогда не смогла бы сказать ему это в лицо, — вдруг тихо произнесла Алана, водя десертной ложкой по краю апельсиновой корки. — Я понимаю, что Уилл нестабилен, подвержен чужим эмоциям, и они разрушают его изнутри. Ему нужен человек-якорь, человек-сталь, который бы не поддавался коррозии и который бы помогал ему твердо стоять на земле, пока разум Уилла штормит в океане. Но такого человека не существует, Ганнибал. Не бывает отношений, где оба независимы. Отношения — это уже зависимость, отказ от автономности, от самостоятельности. Ты больше не принадлежишь себе. Я боюсь… — она фыркнула и исправилась, — нет, я знаю точно, что, стоит мне переступить границу, назад дороги не будет. Он изменит меня без моего на то согласия, может, даже без моего ведома, и однажды я проснусь и буду уже другой Аланой. Той, которой никогда не хотела быть.
— Но? — спросил Ганнибал, никак не комментируя ее слова.
— Но какая-то часть меня хочет его, несмотря на все доводы рассудка.
— И в этой битве разум побеждает. За торжество и утрату.
Они чокнулись бокалами, и, пригубив вина, Алана хмыкнула:
— Если бы не ты, празднование могло никогда не состояться. Иногда мне кажется, что только твоя поддержка удерживает меня от самого глупого поступка в моей жизни.
Ее слова ударили неожиданно больно и обидно. Одно дело — чувствовать хаос из желаний и противоречий и понимать, что лучше не разбираться с ним, а просто не быть вместе. И совсем другое — слушать признание отстраненно, как обычный человек. Без ее эмоций Уилл слышал одни лишь отговорки и пустые оправдания. Чего она на самом деле боялась?
Себя, очевидно. Страсть, желание или влюбленность делали ее уязвимой, слабой и одновременно пробуждали в ней чувство собственности, будто она была его хозяйкой, и только она могла решать, будут ли у него отношения и с кем.
Она решила, что сдается и что терапия ему не поможет. Почему? Ответ прост. В ее жизни появился Ганнибал: успешный, обаятельный, для сравнения — с самым крепким психическим здоровьем человек, на которого Алана равнялась еще со времен учебы. На самом деле — фикция, образ, фасад, который привлек ее, и она не желала знать, что за ним скрывается. Она предпочла быть слепой, жить с идеей, а не с настоящим Ганнибалом.
Уилл же рассказал ей все. Образы из прошлого, видения, даже об Элайдже и какой срыв последовал за этим. Она знала его и отвергла. Чувство вины отражалось на ее печальном, красивом лице, и Уилл, не в силах смотреть на нее, встал из-за стола и ушел на кухню, откинув видение.
Он зашел в винный погреб и, взглянув на тайный проход в досках, болезненно усмехнулся. Даже смешно. Интересно, знает ли она теперь? Каково быть единственной, кто собственными глазами видел, кем является Ганнибал Лектер? Поэтому она посоветовала ФБР обратиться к Уиллу? Чтобы восстановить справедливость и отомстить?
Сам Ганнибал, конечно же, не лучше. Умышленно показал именно этот момент, разыграл, как по нотам, будто эмоции и мысли Аланы были лишь струнами или клавишами музыкального инструмента. Не простого, но все еще доступного мастеру своего дела. Напомнил, как сильно он и Уилл отличаются от обычных людей, насколько они одиноки. Ганнибалу осталось лишь прийти в роли утешителя, чтобы, наконец, заполучить уже готовое блюдо с доверием Уилла на тарелке с голубой каемкой.
Уилл достал «Domini Veneti» — вино Шираз, красное полусухое, всего лишь две тысячи девятого года, молодое и богатое, в купаже с добавлением черной смородины и специй Мурведра. Рискованное, своеобразное, Ганнибал взял его специально для Уилла и этого вечера — уникальному ужину нужно уникальное вино.