Музыкальный Дом

Он вернулся в пустую гостиную, только сейчас заметив, что некоторое время уже слышал звонкую мелодию клавира, изящную, тонкую, насыщенную. В один момент тишина, а в другой — шепот музыки уже набирает голос. Каждая нота не задерживалась, звучав коротко, но неспешно, выводя нежные, мечтательные пируэты. Иногда проскальзывала минорная печаль и плавные грустные переходы, будто плакалась чья-то душа — видимая, осязаемая и одновременно неуловимая как дым. Исполнение выходило медленным и прекрасным, очень томным. Одна и та же тема повторялась в тысячах вариаций, ноты озорно скакали вокруг и замедлялись, создавая красочно-сложную и непредсказуемую мелодия, изменяющуюся будто по капризу души и возвращающуюся в начало — круг, цикл и бесконечность.

Голоса повторяли друг за другом, отставали, выбивались вперед, изменяли мелодию на свой лад, и уследить за ними казалось практически невозможно. С низкого регистра вверх, с верхнего на середину, с середины — вниз, и попробуй поймай за хвост и разбери их чистое, заигрывающее звучание. Ганнибал любил вариации Гольберга, и они часто доносились из комнат дворца памяти, однако сейчас они будто возвещали о чем-то.

Налив вино в бокал, Уилл накрыл на стол и сел на прежнее место. Воспоминания шептали, как тихий прибой у залива, но он не обращал внимания, расстроенный и задумчивый. Первый глоток вышел на полный рот, и Уилл от неожиданности замер, ошеломленный букетом. Горячее, фруктовое вино со сложной, мускулистой структурой, а от перечного привкуса показалось, что он глотнул жидкий огонь. Мясной аромат дичи и кожи быстро улетучился, оставив после себя более мягкий оттенок ягод. Уилл прикрыл глаза от наслаждения.

Он очень долго не решался сделать второй глоток, и, когда снова открыл глаза, Ганнибал уже сидел напротив. Темно-серый костюм, пунцовый галстук, завязанный двойным виндзором в темный, почти сливающийся узор пейсли, и рубашка цвета бургунди. Приглушенный свет, только свечи на камине горели ровным огнем. Ганнибал украсил стол черными перьями и насыщенно-фиолетовыми лепестками аквилегий. В середине композиции лежал молочно-белый череп маленького ягненка с веточкой гипсофилы с крохотными, трогательно-нежными соцветиями, похожими на пушистые облачка.

Ганнибал приложил бокал к носу и вдохнул, покачивая черное, как нефть, вино — красный цвет неуловимым блеском мелькнул на дне, когда он поднял бокал и пригубил.

— Это было не слишком честно, — заметил Уилл, выгнув бровь.

— Честность относительна, как и реальность субъективна.

— Ты честен со мной?

— Наше подсознание зачастую оберегает нас от правды: о самих себе и о близких, иначе мы сошли бы с ума. В оправдание Аланы могу сказать, что, когда перед ней встал выбор, страх не выиграл в битве за ее совесть. Потому от нее пришлось избавиться.

— Что ты с ней сделал?

От взгляда черных глаз исподлобья или вина на голодный желудок, но Уиллу вдруг стало жарко, и кровь прилила к лицу. Губы покалывало, но он не был уверен, от чего: от перечного жара или от того, что Ганнибал молча смотрел, как Уилл нервно увлажнил губы языком.

— Расскажи, что ты почувствовал, когда был с Рендаллом в лесу.

Ганнибал хотел услугу за услугу, не собираясь открываться первым.

— Я… ощущал его на расстоянии. Мне даже не нужно было видеть, где он, я просто знал. Будто смотрел во все со стороны.

— Но что-то изменилось, когда он напал на Эбигейл.

— Да.

— Что произошло? — видя, что Уилл не хочет об этом говорить, Ганнибал решил его подвести к ответу: — Зверь лежал на земле, поверженный, как великий Колосс. Эбигейл подошла, чтобы проверить, мертв ли он, и Рендалл напал на нее из укрытия. Ты не почувствовал его. Почему? Рендалл хотел убить Эбигейл. Ты думал, что перехватишь его желание и захочешь убить ее, Уилл? Потому перестал прислушиваться?

— Да.

— Тебе пришлось прикоснуться к нему. Смерть могла быть быстрой, перелом шеи, и все было бы кончено. Но ты душил его голыми руками.

От воспоминания волосы по всему телу встали дыбом. Уилл подавил дрожь, осторожно скользя пальцами по ножке бокала. Он думал о том, как с силой сжимал горло Рендалла локтем, чувствуя биение его сердца, его жажду, голод, желание, и непроизвольно поглаживал гладкий хрусталь.

— Я не хотел его убивать.

— А Эбигейл? Хотя бы на секунду — вонзить в нее зубы, ощутить горячую кровь во рту?

Уилл слишком долго смотрел в пустоту, не мигая, и влага выступила на глазах. Он зажмурился и когда ответил, то голос прозвучал глухо и с придыханием:

— Хотел.

Блеск свечей больше не отражался в черных глазах Ганнибала, поглощенный абсолютной тьмой. Он медленно облизнулся, будто его мучила жажда, которую нельзя было утолить водой или вином.

Странно, чем дольше они находились вдвоем, тем меньше ужин имел отношение к еде. Уилл взял тарталетку с подноса и, немного помедлив, положил в рот целиком. Теплое тесто хрустнуло под зубами, как хрупкие птичьи косточки: чуть солоно от каперсов, дразнящая острота красного лука и сладко-кислое послевкусие корнишонов. Основная мясная нота сгладила переходы и нежно растеклась во рту, открывая за собой видения.

Честное сердце Зверя, умеющего любить преданно и искренне, выбравшее себе пару и желавшее быть с ней до конца своих дней. Так и случилось. Он подарил Эбигейл самое дорогое: дух охоты, ночной ветер, открыл силу и мощь, ее возможности, и, если для этого нужно было умереть, он был готов.

Уилл вернулся в настоящее, за стол, утопающий во полутьме, и еле слышно выдохнул. За ним все еще наблюдали, чужое внимание ощущалось теплым прикосновением так близко, что, казалось, Ганнибал прислушивался, как под пальцами бьется пульс Уилла сквозь кожу.

— Скажи, — несмотря на видимое спокойствие, его выдала секундная пауза, пока он сглатывал, да и то потому, что Уилл гипнотизировал его шею и движение кадыка, — твое сердце билось быстрее, когда ты убивал Рендалла?

— Я был спокоен.

— Ты изменился. Ты видишь, что было, знаешь, что будет, и видишь их единовременно во мне, как в отражении себя. Прошлое, будущее и настоящее коллапсируют в тебе, исчезает понятие времени, и ты становишься тем, кем был всегда и всегда будешь.

— Кем же?

— Хозяином своего мира.

— Всегда найдется зверь сильнее, чьим обедом я могу стать, — легкомысленно пожал плечами Уилл. Правда пищевой цепочки никогда его не заботила. — Разве ты сам не думал о том, чтобы съесть меня? Вдруг тебе передадутся мои способности, если ты съешь мои мозги? Миша всегда была бы с тобой.

— Она и так всегда со мной.

Уилл кивнул на бокал в руке Ганнибала.

— А что в вине?

— Не что, а кто, — исправил тот, не отрицая, что подобные мысли приходили ему в голову. — Хищник, который не рассчитал аппетита. Как думаешь, Уилл, твое сердце будет стучать быстрее, если ты будешь убивать меня?